Фредерик Пол - Восход Черной Звезды. Эра осторожности

— Псих какой-то, — заметил он, но Цзунг Делила нахмурилась неодобрительно.

— Ты имеешь в виду Фунг Босьена? Знаменитого ученого и высокопоставленного партийца? Этот человек заслуживает большего уважения. — Потом добавила снисходительно: — Впрочем, Многолицему не стоило покидать свои лаборатории. Опять неприятности, и так каждый раз.

— Какие неприятности? — с интересом начал было Кастор, но к этому времени они уже покинули здание и им предстояло перейти через улицу. Рабочий день был в разгаре и все автомобили, грузовики и троллейбусы лихорадочно торопились попасть по назначению, обгоняя друг друга, поэтому пересечение проезжей части оказалось неприятнейшим для Кастора событием. Кастору очень хотелось взять инспекторшу за руку. Гордость не позволила ему обнаружить страх, — тем более, ей подобная акция могла прийтись не по вкусу, — и поэтому сердце его глухо и учащенно стучало, когда они достигли спасительного тротуара на противоположной стороне.

Зато ресторан пролил целительный бальзам на его раны! В ресторане пахло восхитительно! Они отыскали два места за большим круглым столом в углу помещения, с видом на оживленную улицу. Все остальные места были заняты, но каждая из компаний занималась собой, не обращая внимания на других. Официанты и официантки подносили дымящиеся супницы, тарелки с обжигающе горячей, прямо со скороводы, жареной рыбой и хрусткими, свежими, зелеными овощами, а также полулитровые бутылки пива и апельсиновой газировки. Видя, что Кастор и в самом деле изголодался, Цзунг Делила молча принялась за еду, без особого аппетита, позволяя Кастору утолить потребности юного организма с повышенным обменом веществ. Слопав вторую порцию хрустящих куриных крылышек и третью чашку риса, он, наконец, поинтересовался:

— А кто он такой, этот Многолицый?

— Не называй его Многолицым. Для тебя он — Фунг Босьен, — повелительным тоном сказала Цзунг Делила. — Профессор Фунг Босьен, и еще целый ряд имен, и этсетера[5], как говорится по-английски.

— Это не английское выражение, — поправил ее Кастор, набив рот рисом.

— Ах, я позабыла, ты же у нас Книжник! Филолог! В общем, забудь о нем. Многолицый тебя не касается.

Кастор пожал плечами, рассматривая блюдо со свежими фруктами, только что выставленное официантом на «ленивую Сьюзан» — вращающийся поднос в центре стола.

Занявшись десертом, Кастор, чтобы поддержать разговор, спросил:

— А как вы догадались искать кости в соседней деревне? У скотоводов?

— Просто хорошая работа хороших профессионалов, — сухо сказала Цзунг Делила, — и об этом тебе рассуждать не полагается, пока не закончено дознание. — Подумав, она добавила: — Впрочем, твоя помощь могла бы пригодиться.

— Содействовать инспектору полиции — долг каждого гражданина, — вежливо сказал Кастор.

— Ах, Книжник! Какой ты ехидный! Неужели тебя так сильно обидели? В чем тебя ущемили?

— Меня не приняли в университет, — сказал он, словно этого было довольно, чтобы удовлетворить любопытство инспектора.

— Это я знаю. Знаю также, что ты не оставил учебу, продолжал заниматься с машинами. И какие любопытные предметы ты выбрал! Астрономия, математика, история — и, конечно же, твой великолепнейший мандаринский диалект! Неужели стать автодидактом намного хуже, чем получить университетский диплом?

Он пожал плечами. Слова Цзунг Делилы произвели на него впечатление — не только потому, что она употребила термин «автодидакт», которого раньше в разговоре Кастору никогда слышать не приходилось, что, в общем-то, не удивительно на ферме, выращивающей рис, но и потому, что она в подробностях была знакома с его научными интересами.

— Пожалуй, — согласился он, — я мало что потерял.

— А здесь, в Новом Орлеане, с тобой плохо обращались? Тебя заставили ночевать в хлеву со свиньями?

Глаза Кастора сверкнули — все-таки во многом он оставался простодушным деревенским парнем.

— Да нет, — признался он и, не выдержав, затараторил горячо: — Гостиница грандиозная! Если бы меня еще и покормили… Впрочем, у меня комната с отдельным туалетом и душем! И экран на пятьдесят один канал, он даже индийские программы принимает!

— Ханьские передачи недостаточно хороши для тебя? — пошутила она. Потом, посерьезнев, перешла к делу: — Значит, я с чистой совестью могу воспользоваться определенными сведениями, тебе известными. Итак, расскажи мне все, что ты знаешь о коллективе «Жемчужная Река». Вы с ними общаетесь?

— Не особенно. Так, иногда встречаемся. На танцах, на митингах и демонстрациях, в основном. Мой двоюродный брат Патрик женился на девушке из их деревня, только они попросили о переводе в Техас. Ей наша деревня не понравилась.

— Рассказывай все, что знаешь, — приказала Цзунг Делила, потягивая чай.

Кастор принялся послушно рыться в памяти. Названием своим коллектив «Жемчужная Река» был обязан происхождению фермы. Первые поселенцы были когда-то туристами; война застигла их врасплох в то время, когда они прогуливались по магазинам Гонконга. Но настоящие проблемы возникли, когда война кончилась. В Китае остаться они не могли, потому что Китай был не в состоянии прокормить собственный народ, не говоря уже о буржуазных приспешниках, которым, строго говоря, вообще в Гонконге делать нечего. Вернуться домой туристы тоже не могли, потому что у большинства никакого дома не осталось. Месяца три-четыре они мыкались по лагерям для иностранцев, вечно голодные, психологически надломленные войной, потерявшие надежду. Наконец им предложили возвращение в Америку, но на определенных условиях. Им предоставят транспорт, а они, в свою очередь, обязуются заняться выращиванием домашнего скота, основать ферму в Алабаме — вернее, на опустошенных землях, когда-то называвшихся Алабамой. Они ухватились за эту счастливую возможность руками и ногами. Не потому, что были счастливы стать фермерами — другие варианты были гораздо хуже. В большинстве своем эти туристы, вышедшие на пенсию учителя английского и коммивояжеры, решившие провести приятный отпуск за океаном, не были прирожденными фермерами. Они не умели чистить загоны для свиней и принимать новорожденных телят. Особой роли это не играло. Все равно, почти все первые поселенцы не выдержали долго жесточайших условий послевоенной Америки. Они не выжили. Ферму создала группка туристов помоложе. Шли годы, и коллектив фермы, нуждавшийся в рабочих руках, пополняли разнообразные нежелательные элементы из городов. Многие новобранцы оказались китайцами, но американскими (как их называли, «заокеанскими») — в третьем, в четвертом поколении. Эти амеро-китайцы не сошлись с ханьцами, прибывавшими на опустошенный континент, чтобы вновь его заселить. С ними амеро-китайцы уживались намного труднее, чем соотечественники английского происхождения. Поэтому мятежников и недовольных в «Жемчужной Реке» было более чем достаточно. Постепенно жители соседних деревень поняли, что лучше их не задевать, и оставили скотоводов в покое.