В Храмов - Сегодня - позавчера_3

Она опустила голову.

- Не надо. То, что было - было нужно. То, что сейчас будет - не нужно. Похоть.

- Не может быть похотью подобная прелесть, - уверенно заявил я, аккуратно собирая её волосы и сплетая их в косу.

Потом я подлил на камни кипятка из деревянной бадьи, где запаривался веник. Камни уже порядком простыли и не дали того жара, что я хотел. Но, повинуясь мне, Даша залезла на полати, я её, не спеша (быстро уставал), парил, гладил. Потом мыл её простым хозяйственным мылом (другого не было), мыл не мочалом, руками. И это было превосходно! Я не ожидал, что Даша, сначала равнодушно-податливая, стала ластиться к моим рукам, как кошка. Мне просто было приятно её мыть. А вернее - щупать. Гладить каждую складочку, каждую выпуклость. Помыть ступни, с подошвой, жёсткой, как подошва солдатского сапога - видно, что часто босая ходит. Я - извращенец? С таким кайфом мыть чужие ноги? А как кайфово было мыть-гладить остальное!

Закончилось всё тем, что мы сцепились снова, сплетаясь в единое целое.

И пусть весь мир подождёт!

Она лежала у меня на груди, поглаживая шрам на сердце, ставший, почему-то, едва заметным.

- Он был контрастнее. Ты постаралась?

- Да.

- Как называется то, что ты сделала?

- "Живород".

- Так и называется?

- Да.

- Мы сможем повторить? Не ритуал, а то, что было после?

- Нет.

- Почему?

- Другая ждёт своей очереди.

- Докторша?

- Да.

- Подождёт.

- Ты жесток.

- Да. Я не был таким. Раньше.

- И станешь ещё жестче. Если выживешь.

- Вот именно. Ты видишь будущее?

- Нет. Мой муж видел. Он мне сказал, что ты придёшь.

- Прям так и сказал?

- Он сказал, что придёт странник меж мирами. Воин. Такой же, как и он. Так я тебя узнала.

- Не понял.

- Какой ты глупенький, - прыснула она, - все люди дышат разной силой. Твоя сила - как и его.

Она мне рассказывала о том, каким ощущают мир экстрасенсы, как видят мир они. Единственное, что я понял - что ничего не понял. Как объяснить монохромному с рождения псу цвет радуги? Так и я. Не увидев - не поймёшь.

- Ты видишь. Иногда. Боишься только видеть. Не бойся. Ты же воин. Бери всё, что нужно для победы и рази врага.

- Почему он умер, если такой великий воин, а ты такой великий целитель?

- Его время истекло. Он должен был уйти.

- Прости, я не должен был. Я знаю, как терять родных и любимых. И чтобы ты не делал, ничего не изменить.

- Давай не будем, - она встала, потянулась ко мне. Я думал, чтобы обнять, но она отстранилась всем телом, расстегнула цепочку с крестом, унесла в предбанник, вошла с ворохом простыней и полотенец. Положив ворох мне в руки, она опять охватила мою шею. Когда она убрала руки - на моей груди лежал белый маленький крестик на чёрном кожаном ремешке. А узелка я не нашёл. Ремешок образовывал замкнутый круг без разрыва.

- Как его снять?

- Никак. Пока ты жив - он не разорвётся. Ровно за сутки до твоего ухода он сам распадётся. У тебя будет время завершить дела и проститься.

- У него был такой же?

- Это его.

- Я понесу его крест?

- Я же понесла твоё дитя.

- Что?

- Я ведунья, я сразу почувствовала. Жизнь. Живород. Я - тебе вернула жизнь, ты - мне.

Я сгрёб её в объятия:

- Будь моей всегда! Будь моей женой!

Она пылко ответила на объятия и поцелуи. Но, когда мы опять обессилили, опять поглаживая шрам, она ответила:

- Наши пути расходятся и больше не сходятся. Я не смогу быть твоей. Прости.

- Жаль! Как жаль!

- Я буду твоей ещё семь ночей, а потом ты должен вернуться. Там твой Путь. Твой бой - там. И там наш враг. А девочку - не обижай. И как ты всех в себя влюбляешь? - она укусила меня. Не скажу куда.

Пастораль.

Утром я с наслаждением сидел на лавке у порога, подставив лицо и голый торс восходящему солнцу. Мир просыпался. И я оживал. Душой.

Мои спутники выползали на солнышко. Ехидное лицо Громозеки, ошарашенное лицо лейтенанта - он так и не вышел из состояния обалдения, радостное лицо Кадета, обиженно насупленная докторша, любопытное лицо великоразмерного ребёнка Прохора и его уменьшенные копии - братья и сёстры, как любопытные зверьки разглядывающие меня.

Кстати, тут и выяснилось, что значит - неверные глаза. Яркий свет был мне неприятен. А на Солнце было больно смотреть. Это было похоже на то, как просидев в тёмном погребе, в полдень выходишь на яркий солнечный свет. Глаза привыкают? А мои - нет, отказываются адаптироваться к повышенной освещённости. Не верные. Но, зато в темноте я видел - как кошка. Ну что ж, сам виноват - нарушил процедуру. Может быть, я и пожалею об этом, но не сейчас, когда причина нарушения регламента крутиться перед глазами.

- Громозека, ходишь, боец? - спросил я своего телохранителя.

Громозека отчебучил несколько па гопака:

- Лучше, чем был, командир! Дарья Алексеевна - чудо! Но, я вижу, ты - за всех отблагодарил!

- Пошляк, - крикнула Даша, кинув в него картофелиной.

Громозека ловко увернулся, раскланявшись, как мушкетёр Дюма.

- Два наряда по кухне! - вынес я вердикт.

Теперь Громозека раскланивался мне.

- Паяц, - резюмировал я.

- Кадет? - спросил я.

- Готов к труду и обороне, - Кадет вытянулся по стойке "смирно", попытался щёлкнуть каблуками. Ясно, ноги - в порядке.

Оказалось, что причина обалдения лейтенанта - залеченный позвоночник. Он мечтал сталь лётчиком, но неудачное приземление при прыжке с парашютом при посещении курсов тогдашнего ДОСААФА - длительное лечение лучшими врачами Союза (профессорская семейка). На ноги его подняли. Но, остались дикие боли в сломанной спине, время от времени. С мечтой о небе пришлось расстаться. И вот - он сотрудник органов.

Следующая - докторша. Но, на мой вопросительный взгляд она сделала обиженную рожу и ушла. Не понял, ей не досталось плюшек? Или это личная обида на меня?

- Я же тебе говорила, - сказала Даша, появляясь рядом, а потом крикнула, похлопав в ладоши, - К столу!

Ревность. Вот, напасть! Ещё и передерутся. Я, вдруг, стал очень популярным у женщин. Не обоснованно и не заслуженно. И у каких женщин!

Столы накрыли во дворе. Простая сельская еда была для меня в радость.

- Иваныч, что думаешь делать? - спросил Громозека.

- Хозяйка дала нам ещё неделю отпуска в этом санатории. А сколько даст нам командование? - этот вопрос я адресовал лейтенанту.

Он закашлялся, быстрее пережёвывая полным ртом, оттого смутился:

- Я городской - с роду не ел вкуснее, - пояснил он, а потом по вопросу: - Ну, я думаю, неделя у нас есть, коль Дарья Алексеевна была столь любезна.

Он отвесил поклон Даше. Громозека опять заухмылялся, за что звонко получил деревянной ложкой в лоб от меня.

- Кто сможет подумать, что неизлечимые травмы будут все устранены за три дня? - продолжил лейтенант.