Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн

Мы с Кларком — из таких исключительных случаев. И наша попутчица, мисс… Назовем ее мисс Герди Фитц-Спаггли. Если употребить настоящее имя, любой, прочитавший мой дневник, сразу ее вспомнит. Я считаю, Герди — классная, что бы там о ней на корабле ни болтали. Она даже ко мне никого не ревновала, хотя до моего появления все младшие офицеры корабля безраздельно принадлежали ей — всю дорогу от Земли до Марса. Я ее монополию нарушила, но она не обиделась и приняла меня тепло, как женщина женщину. О жизни и мужчинах я от нее уже узнала больше, чем от мамы за всю прежнюю жизнь.

Не поручусь, но могу допустить, что мама немножко наивна в вопросах, составляющих основную часть познаний Герди. Превосходя большинство мужчин в инженерном деле, женщина тем самым обедняет другую сторону своей жизни, ведь так? Лично мне этой стороной не мешало бы всерьез заняться: женщина-космонавт может заспециализироваться не меньше инженера, а в мой Генеральный План не входит приобретение статуса старой девы.

Герди раза в два меня старше и тоже слишком молода для подобравшейся на борту компании, однако мое присутствие заставляет-таки ее чаще вспоминать о своих морщинках у глаз. С другой стороны, в сравнении с моей, пока еще не оформившейся, фигурой, ее зрелые формы смотрятся еще лучше, почти как у Елены Прекрасной. И, как бы там ни было, мое появление снизило давление на нее со стороны сплетников — теперь у них есть еще один объект для перемывания косточек.

Чего они только ни выдумывают! Я сама раз слышала, как про Герди говорили, будто мужчин у нее в жизни было больше, чем носовых платков.

Если и так, у нее, надеюсь, остались приятные впечатления.

А развеселые вечера в нашем огроменном танцзале! Дважды в неделю, по вторникам и субботам, на протяжении всего полета. Часы показывают 20.30, и все дамское «Общество Поддержки Нравственности На Должном Уровне» рассаживается у стеночек, точно на поминках. Дядя Том тоже здесь — еле уговорила его — и до невозможности представителен в вечернем костюме. Я надела выходное платье — оно теперь уже не такое девчачье, как тогда, когда его видела мама, помогая мне выбирать его в магазине; за закрытыми дверями я над ним поколдовала. Даже Кларк «почтил присутствием» — больше нигде ничего не происходит, а он боится пропустить что-нибудь интересное. Смотрится он просто здорово, я им горжусь. Пришлось-таки голубчику надеть фрак, иначе на бал не пустили бы.

У чаши с пуншем трутся полдюжины младших офицеров. В шике парадных френчей чувствуют они себя малость неловко.

Вот капитан по каким-то лишь ему ведомым критериям выбирает одну из вдовиц и приглашает ее на танец. Двое мужчин идут танцевать со своими благоверными. Дядя Том предлагает мне руку и ведет в центр зала. Двое-трое младших офицеров следуют примеру капитана. Воспользовавшись всеобщим, дух захватывающим возбуждением Кларк совершает налет на чашу с пуншем.

А Герди не приглашает никто.

И не случайно. Сам капитан, по моим агентурным данным, отдал приказ, гласящий: ни один корабельный офицер не подходит к мисс Фитц-Спаггли, прежде чем не протанцует по меньшей мере с двумя прочими партнершами (кстати, после вылета с Марса и я подверглась той же почетной дискриминации, что и Герди).

Это ли не доказательство, что капитан является Последним из Абсолютных Монархов?

Итак, по залу кружатся шесть или семь пар — грандиозное, по здешним масштабам, количество! Во весь вечер не будет больше в зале такой тесноты! Кресла заняты на девять десятых; по залу свободно можно раскатывать на велосипеде, и танцующим это ничуть не помешает. Вдовушки наши — точь-в-точь «вязальщицы Робеспьера»,[9] только гильотины в центре зала не хватает.

Музыка стихает. Дядя Том провожает меня на место и приглашает на танец Герди — на него, как на Оплатившего Проезд, приказ капитана не распространяется. Но я все еще вне игры, а потому иду к чаше с пуншем, отнимаю у Кларка кружку, приканчиваю ее и говорю:

— Пошли, Кларк. Так и быть; учись, пока я жива.

— Да ты что, это ж вальс…

Или ли-хоп, шасси, файв-степ; каким бы ни был танец — обязательно он выше его способностей.

— Идем. А то скажу сейчас миссис Грю, что ты очень хочешь с ней потанцевать, только стесняешься пригласить.

— А я ей подножку дам. Будто сам споткнулся…

Однако он уже дал слабину, и я кую железо, пока горячо:

— Мальчишка! Или ты вытащишь меня потанцевать и немножко оттопчешь мне обе ноги, или я устрою так, что Герди больше никогда с тобой танцевать не станет!

Это на него действует — у него как раз «муки первой любви», а Герди, добрая душа, разговаривает с ним на равных и знаки внимания принимает с теплой приветливостью. Итак, Кларк ведет меня танцевать. На самом деле он танцует прилично, мне только чуть-чуть приходится его подправлять. Он даже любит танцевать, но как же можно, не дай бог люди — особенно я — подумают, будто ему нравится танцевать с собственной сестрой. И со стороны мы смотримся неплохо, я ведь маленького роста, и Герди с дядей Томом тоже просто загляденье (в чем целиком и полностью заслуга Герди: дядечка танцует с громадным энтузиазмом, но чувства ритма у него — ни грамма). Герди может попадать в такт кому угодно — даже если партнер вдруг сломает ногу, она сломает свою в том же самом месте. Танцующих поубавилось; мужья уже оттанцевали первый танец со своими женами, и с них вроде как хватит, а подменять их что-то никто не торопится.

У! Мы на нашем роскошном «Трайкорне» просто здорово веселимся!

Нет, кроме шуток. Начиная с третьего танца, нас с Герди вовсю приглашают корабельные офицеры; они все — танцоры замечательные или, по крайней мере, с опытом. Около десяти часов капитан отправляется спать, наши дуэньи тоже оставляют на время в покое наши косточки и линяют одна за другой. К полуночи в зале остаемся только мы с Герди, полдюжины самых молодых офицеров да еще суперинтендант, оттанцевавший по долгу службы со всеми дамами и теперь наслаждающийся заслуженным отдыхом. Он, несмотря на возраст, танцует замечательно.

И, конечно же, с нами миссис Грю. Она не из дуэний и с Герди всегда приветлива. Толстенькая такая старушка-веселушка, до краев наполненная смешками и грешками. Она не ждет, чтобы кто-нибудь пригласил ее танцевать, просто ей нравится смотреть, а офицеры, когда не танцуют, подсаживаются к ней — с миссис Грю весело.

Около часу ночи дядя Том присылает Кларка передать мне, чтобы шла спать, ежели не желаю ночевать под дверью. Шутка, конечно, но я иду — ноги просто гудят от усталости.

Ух и здорово на нашем старом добром «Трайкорне»!

Глава 6

Наш капитан постепенно ускоряет вращение корабля, приближая уровень псевдогравитации к венерианским 0,84 g, что раза в два больше, чем у нас дома. И я, когда не занята изучением астрогации и пилотирования, хожу в спортзал и «качаюсь» до седьмого пота, чтобы не потерять на Венере ни сил, ни подвижности.

Только бы приспособиться к этим 0,84 g — потом адаптироваться в земных условиях уже будет проще простого. Наверное.

Обычно в спортзале, кроме меня, никого не бывает: попутчики большей частью с Венеры или Земли, им-то тренироваться ни к чему. Марсианцев на борту всего десятка два, и из них только я одна серьезно отношусь к грядущим трудностям, а нескольких едущих с нами не-людей никто даже ни разу не видел, они безвылазно сидят в своих специально оборудованных каютах. Вот корабельным офицерам спортзал действительно нужен — некоторые из них жизнь проклянут, если вдруг потеряют форму, — но они тренируются, когда в зале нет пассажиров.

И вот в тот день — если по-настоящему, тринадцатого цереса, но на «Трайкорне» земной календарь, по которому было девятое марта… Вообще, непривычный календарь — в конце концов не такая беда, хуже то, что сутки здесь по-земному короткие и вставать приходится на полчаса раньше. Так вот, тринадцатого цереса я пришла в спортзал, чуть не ядом плюясь от злости и намереваясь убить разом двух зайцев: во-первых, злость выгнать вместе с потом, хотя бы настолько, чтобы не угодить в карцер за оскорбление действием, а во-вторых, конечно, мускулы поднакачать.

В зале Кларк, облаченный в трусы и майку, пыхтел над тяжеленной штангой.

Я так и замерла на пороге.

— А ты-то что здесь делаешь?

— Размягчение мозга зарабатываю, а то ума слишком много, — буркнул он.

Что ж, сама напросилась. Никакие правила не запрещают Кларку ходить в спортзал. Для того кто знаком с извращенной логикой моего братца — например, для меня, — очень даже ясно, на кого и на что он намекал. Я сбросила халат и, начав разминку, решила сменить предмет разговора.

— Сколько у тебя на штанге?

— Шестьдесят кило.

Пружинный гравитометр на стене показывал 0,52 g. Я быстро прикинула в уме: пятьдесят две тридцать седьмых от шестидесяти — то есть единицы — плюс девятьсот, деленное на тридцать семь; добавим одну девятую сверху и снизу, тысяча на сорок, выходит двадцать пять — то есть то же самое, что восемьдесят пять кило на Марсе.