Джанет Каган - «Если», 2001 № 01

— У меня тоже есть варианты, — зевая, сообщил Гермес. — Могу предложить тебе лучшие, чем Игровой городок.

— С какой это стати? — спросил Хансон.

Он уже не чувствовал себя таким усталым, как прежде. После поворота, на последней прямой он всегда чувствовал себя лучше.

— Не знаю, — ответил бог. — Станешь моим должником. Ты забавный, Хансон.

— Сможешь ты мне дать, к примеру, бесплатные удобства?

— Могу дать тебе кое-что посерьезней, Хансон. Бесплатные удобства ты и сам сумеешь получить. Смотри.

Хансон посмотрел туда, куда показывал Гермес — направо, в темное царство травы. Небольшое пространство казалось освещенным переносными софитами. Оно выглядело, как открытая сцена, похожая на Шекспировскую сцену в Центральном парке Нью-Йорка — тех времен, когда он был Хойтом Шермерорном. Декорации походили на их старую квартиру в Бруклине. Хансон. замедлил бег; он услышал собственный голос, исходящий из ярко освещенной картинки на траве. И голос Сьюзи. Приблизившись, Хансон увидел, что они оба сидят на старом диване, который оставили в Бруклине, не взяв в Новый Орлеан.

— Вот это я и собираюсь сделать, Сьюзи, — говорил Шермерорн.

— Почему, Хойт? — спрашивала Сьюзи.

Хансон уже вспомнил этот разговор, состоявшийся несколько месяцев назад.

— Я решил, что мы должны переехать в Новый Орлеан.

— Но почему? — с искренним удивлением спрашивала Сьюзи. — Разве мы не счастливы здесь?

— Нет, — отвечал Шермерорн. — Я почти несчастен. И когда переедем, я, наверное, сменю имя. Для пробы составил перечень тех, которые мне кажутся подходящими.

— Это может быть забавно, — отозвалась Сьюзи.

— Рад, что ты согласна. И уж точно рад, что хоккейный сезон кончился.

Сцена погасла, когда Хансон пробегал мимо. Он оглянулся через плечо, но в парке ничего не было видно, кроме травы, деревьев, увешанных бородатым «испанским мхом» и нескольких голых мест на грунте.

— Все это действительно происходило, — сказал Гермес.

— Точно. Я это помню.

— Я и хотел убедиться, что ты помнишь. Я могу дать тебе все, что у тебя было прежде, все, по чему ты скучаешь. Не нашлось еще такого богача, который мог бы себе позволить подобный вариант. Но ты мне нравишься.

— Спасибо.

— Почему Сьюзи так легко приняла смену имени?

— Я ведь не первый раз проделываю это. Бывало и раньше.

— И какое имя ты носил до Шермерорна?

— Оно было в перечне. Сьюзи его не знала, и я подумал, что дам ей шанс угадать. Тогда — кроме прочего — я пойму, что мое настоящее имя мне подходит.

— Она угадала?

— М-м.

— Ты выглядишь как Боб Хансон, — сказал Гермес. — Их вокруг, должно быть, целый миллион.

Впереди высветился еще один кусочек парка. Это оказался бар.

— Как он сюда попал? — спросил Хансон. — А вообще-то я не узнаю этого места.

— Конечно. Такого у тебя еще не было, — ответил крошечный бог, поднялся на ноги и крепко ухватился за ухо Хансона. — Это бар во Французском квартале.

— Ага, вот и я… И Сьюзи.

— Ладно, — сказал Гермес, — сейчас объясню. Женщину зовут Сьюзи, она поразительно похожа на твою жену, но перед тобой не она. Другая женщина. У вас полная гармония. Я могу предложить тебе это в любую минуту, когда пожелаешь.

— Итак, — говорил другой Хансон в баре, — что происходит?

Псевдо-Сьюзи медленно подняла глаза и улыбнулась.

— Все, чего ты захочешь, — тихо ответила она, потянулась к Хансону и взяла его за руку.

— Ну, э-э, могу я заказать выпивку?

Сьюзи не ответила. Подняла ладонь Хансона и поцеловала пальцы. Приложила его палец к своим губам.

— Хватит, — попросил Гермеса подлинный Хансон.

— Молчи, — сказал бог. — Лучше смотри.

Хансон из бара выглядел возбужденным. Он говорил:

— Разве вам не хочется пойти еще куда-нибудь?

Сьюзи взглянула на него. Через секунду медленно отвела его палец от своих губ и спросила:

— Куда вы хотите?

— Могу проводить вас домой. Возьму такси.

Сьюзи улыбнулась и покачала головой.

— У меня дома любовник. Он вам не обрадуется.

Хансон пожал плечами.

— А у меня дома жена.

Сьюзи рассмеялась и встала. Огни в траве погасли. Хансон оглянулся — и ничего не увидел, как в прошлый раз. Он был на середине последнего отрезка пути. Маршрут вот-вот кончится.

— Такого не получишь, нажимая на кнопки в Игровом городке, — сказал Гермес.

— Если бы я сейчас поехал в центр, — задумчиво произнес Хансон, — заказал бы вариант 512. Домашний кинотеатр, динамики в каждой комнате, встроенная микроволновая печь, ворсистое ковровое покрытие и еще кегельбан рядом с приходской школой на улице Наполеона. И, понятно, никаких мифических персонажей, которые лезут не в свои дела.

— Все это пустяки, — заявил Гермес. — Разве ты не хочешь большего? Ты должен добиться настоящих перемен! Трудно представить, до чего же ты несчастен, человек. До чего не удовлетворен жизнью.

— Давай, искушай меня, — ответил Хансон с хриплым смехом. — Я это люблю.

— А еще ты устал. Нечего меня обманывать. Невероятно устал.

— Как ты можешь заметить, бежать мне остается недолго. Я действительно невероятно устал. Но финиш близок.

— Очень рад, что сказал это ты — не я. Знаешь, как бы это все кончилось, будь мы в современном романе? Или в серьезном художественном фильме?

— Наверное, смертью. С трогательной финальной сценой. Сядь. У меня горят уши.

— Да, с трогательной финальной сценой. Знаешь что? Я бы тебя переиграл. Никакого шума. Никаких фаустианских крушений на небесах, землетрясений, огня из ада. Нет-нет, если бы мы были, к примеру, в любой вашей книге или в фильме, ты бы попросту думал об этой последней сценке. С другой Сьюзи в баре. Возможно, тихонько бормотал бы про себя, оглядывался бы снова и снова, надеясь еще разок ее увидеть. Ты бежал бы прямо к выходу из парка и, не сбавляя скорости, миновал бы последний поворот, Орион висел бы над твоей головой чуть выше, чем прежде, и флаг на поле для гольфа хлопал бы на ветру, подгоняя тебя, а я плясал бы на твоем плече и хохотал. Картинка медленно исчезла — ты бежишь и бежишь вместе со мной — по кругу, вечно. Весьма символическая сцена. Затем тьма и титры… Ничуть не хуже вышло бы в книге.

— Наверняка, — сказал Хансон. — То, что нам требуется.

Он свернул на входную аллею и затрусил мимо фонтана. Там на двух черепахах сидели два ангелочка, а между ними стояла высокая женщина, обнаженная выше пояса, с голубем и уткой. Сплошная бессмыслица. Хансон бежал мимо и, как обычно, пытался себе представить, что бы это могло изображать. Возможно, есть вариант с другим фонтаном, не таким нелепым.

— Ты несчастен, Хансон, — сказал Гермес.

— Ну и что?

— Ты не удовлетворен жизнью.

— Вот я пробежал две мили. А ты столько можешь?

— Ты стал другим. Ты действительно изменился.

— Знаю. Я тебе так и говорил.

— Ты все еще меняешься. Я понял: тебе не хватает определенности. Ты вот-вот еще изменишься, Хансон.

— Так-то оно лучше, — сказал Хансон и остановился на тротуаре, ожидая удобного момента, чтобы перейти улицу.

— Ага, так-то оно лучше, — сердито буркнул Гермес и спрыгнул с плеча Хансона.

Тот обернулся и проводил взглядом крошечного бога, шагающего в темноту Одюбон-парка.

Евгений Лукин

ТИПА ДЕКРЕТ ОБ ОТМЕНЕ ОПРЕДЕЛЕННОСТИ

Автор сего документа — типа партийный руководитель нового типа, а потому не балует своих соратников проектами и постановлениями.

Зато каждый акт его нормотворческой деятельности — событие воистину эпохальное: вспомним чеканные строки «Декрета об отмене глагола» («Если» № 9,1997 г.) или судьбоносные решения «Декрета об отмене истории» («Если» № 7,1999 г.). Сегодня журнал озвучивает новый декрет лидера партии национал-лингвистов.

Иногда грамматике надоедает упрощаться, и тогда она отчиняет что-нибудь этакое — на первый взгляд, не вписывающееся ни в одни ворота. Согласитесь, что артикль, т. е. служебное слово, прилагаемое к существительному и придающее ему значение определенности или неопределенности, в русском языке явление неслыханное. Скажи мне кто-нибудь лет десять назад, что такое возможно, я бы поднял его на смех. И тем не менее волей-неволей приходится признать присутствие в современной устной речи стремительно формирующегося неопределенного артикля.

Любители анекдотов, конечно, решат, что в виду имеется общеизвестное мелодичное словцо из ненормативной лексики — и ошибутся. Вопреки фольклору, данное слово никак не может претендовать на роль артикля. Во-первых, оно не прилагается к какому-либо конкретному существительному, а во-вторых, не привносит оттенка определенности или неопределенности.