Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

Метелицу поразило это точное определение удивительного состояния, и он отозвался:

— Невольно думается о вечности…

— Скорее о том, что останется после нас, — задумчиво проговорил Иван Теин. — Последнее время я не то что смирился с тем, что рано или поздно придет время уйти. Здесь, как говорится, спорить не о чем. А вот что останется после нас, каким будет будущее? Эта мысль все чаще навещает меня.

— Это вы верно заметили… Что будет после нас? Ведь будущее произрастет на том, что мы оставим, чему научили наших детей, какие моральные и материальные ценности мы им передали.

— Насчет материальных, — усмехнулся Иван Теин, — как раз бесспорно: социализм доказал способность создавать материальное изобилие, способное удовлетворить любое разумное желание человека. Мы на пороге того времени, когда вековая забота человека о пище и крове будет решена раз и навсегда. Но создали ли мы того человека, о котором мечтали и наши предшественники, и мы?

— То есть соответствуем ли мы сами нынешнему уровню материального производства? — продолжил вопрос Метелица.

— Именно, — кивнул Иван Теин.

Метелица долго не отвечал. Он смотрел в лунную даль замерзшего моря, словно пытаясь там отыскать ответ: чем будет заниматься человечество, когда накормит, оденет, обеспечит жильем себя? Пустится в космические дали? Или начнет искать новый смысл жизни? Совершенствовать себя?

— Наверное, каждый в отдельности всегда найдет те или иные недостатки у себя лично или у другого…

— Притом чаще не у себя, — усмехнулся Иван Теин.

— Но что касается всего советского общества, то я могу с уверенностью сказать, что в целом оно достаточно зрело и ответственно и за свое время, и за свою миссию на земле… Конечно, мы страшно много и времени и сил потеряли, защищая наш строй, наши идеи, право на существование. Гражданская война, затем кровопролитнейшая битва с фашизмом, а потом изнурительная гонка вооружений, холодная война с ее отливами и приливами, которая едва не закончилась гибелью всего человечества. И несмотря на все это, шло воспитание и создание нового человека. Не идеального витринного богатыря с подчеркнутой мускулатурой, не попугая и начетчика, готового без всякого размышления и разумения проглотить любую идей) и директиву, а человека широко мыслящего, доброго и отзывчивого, терпимого к чужим заблуждениям и поискам истины, уверенного в том, что человек по своей природе добр и отзывчив так же, как и он сам.

— И жаль, что этот путь человека нашего общества мы плохо отразили и в литературе, и в искусстве, — посетовал Иван Теин.

— Об этом нельзя с уверенностью сказать, — возразил Метелица. — То, что сегодня вроде бы незаметно, завтра может оказаться очень кстати… Сколько раз бывало такое в истории литературы и искусства!

— Но, согласитесь, были времена и неурожая…

— Не только прямого неурожая, но и случаев, когда за настоящую литературу принималось черт знает что… Вот я заметил, что критическое чувство у вас по отношению к самому себе очень сильно. Наверное, это не всегда способствует творчеству.

Некоторое время они шли молча.

Интересно, что первый, если можно так его назвать, творческий импульс Иван Теин получил как раз от природы. Это случилось весной, обычной северной яркой весной, когда солнце заливало сиянием все вокруг. Снег еще не сошел. Покрывшийся поверху за студеную ночь матовым настом, он отражал глубокую небесную синь. Взглянув на лагуну, можно было подумать, что небо опрокинулось, разлилось по снежной глади. Впечатление было поразительным, может быть, первым настоящим восприятием природной красоты, и тогда Иван Теин, еще школьник, подумал, как хорошо бы найти настоящие слова, чтобы это впечатление глубокого восприятия природы можно было передать другим людям, сохранить на будущее, чтобы к нему можно было еще и еще раз возвращаться. Кстати, он потом много раз вспоминал этот прекрасный весенний день, оставшийся в памяти до мельчайших подробностей, но почему-то ни разу не описал его ни в одной книге, ни в одном рассказе. Порой он задумывался над этой странностью своей памяти, но никакого объяснения не находил.

— Дорогой Иван, — Метелица заговорил чуть приглушенно. — Вы очень строги к себе: у вас есть что оставить своим потомкам. Можете на этот счет быть спокойным…

— Но и вас судьба не обделила, — сказал в ответ Иван Теин. — Получается, что мы все время хвалим друг друга.

— Это, наверное, воздействие лунного света, — засмеялся Метелица. — Кстати, древние придавали очень большое значение Луне и ее воздействию на человека.

— Но я должен все же сказать, — продолжал Иван Теин. — Ваш мост — это практически мост в будущее. Это и новое в сотрудничестве отдельных людей, не только народов и государств…

— Может быть, со стороны это так и кажется, — с улыбкой ответил Метелица. — Этот мост, наверное, и будет завершением моей жизни… Во всяком случае, я в этом уверен, мне уже не придется делать ничего подобного. Я трезво смотрю на вещи… И сейчас меня беспокоит единственное — как сохранить его, эту мечту, воплощенную в металл, пластик и бетон.

— Есть сомнения? — встрепенулся Иван Теин.

— Пока у меня в душе, — ответил Метелица. — Хотя я получил заверения специалистов, что с нашей стороны мост полностью обеспечен защитой. Но на сердце все же неспокойно. Особенно в связи с предстоящим приездом высоких гостей. Будь моя воля, посоветовал бы им встретиться в другом месте…

— К нам уже прибыло несколько человек для подготовки визита, — сообщил Иван Теин. — Переговоры будут длиться два дня: первый день в Уэлене, второй — в Номе. Мы собираемся показать небольшой концерт чукотских и эскимосских песен и танцев.

— Вот это хорошо! — одобрительно сказал Метелица. — Вот это именно то, что они обязательно должны увидеть! Я до сих пор помню летний фестиваль.

— Собирались угостить их настоящей чукотской едой, но, как выяснилось, у них собственное меню и даже повара. Но на всякий случай держим строганину и моржовую печенку.

Иван Теин повел гостя прямиком через лагуну, пересекая ее в самой широкой части. Но именно этот путь в новый Уэлен и был самым коротким, потому что уже был поздний час, и луна стояла высоко, обливая все вокруг серебристым светом.

— Как это ни прекрасно, это все же мертвый свет, — заметил Иван Теин. — Он никак не может заменить живого солнечного света.

— В старой колымской песне есть такие слова: «И пусть луна светит своим продажным светом…», — вспомнил Метелица.