Юрий Брайдер - Миры под лезвием секиры

Именно она подобрала на поле боя, а потом и выходила, несмотря на всеобщие насмешки, молодого степняка Толгая, который так привязался к ней, что решил навсегда остаться в Отчине.

Эта бессмысленная, мучительно затянувшаяся война так и не принесла никому победы, но, как ни странно, привела к всеобщему просветлению мозгов, пусть и кратковременному, как это иногда бывает во время затяжной пьянки, когда очередной стакан уже не дурманит голову, а вышибает вон весь прежний хмель.

В разрушенном, обезлюдевшем Талашевске собрались представители всех воюющих сторон: ханы, полевые командиры, племенные вожди и высокородные гранды, не запятнавшие себя чрезмерной жестокостью; священники, шаманы и колдуны, не пожелавшие остаться без паствы; матери, потерявшие сыновей; отцы семейств, в удел которым достались только могилы да пепелища, и всякий другой здравомыслящий люд, не видевший в дальнейшем кровопролитии никакой перспективы.

Переговоры шли без переводчиков – за годы войны эти люди научились не только убивать, но и понимать друг друга. Никто не старался выгадать себе какие-нибудь преимущества, да и нечего было выгадывать, кроме опустевшей, залитой кровью и засыпанной пеплом земли.

Все согласились признать незыблемость исторических границ, заключить мир на вечные времена, считать основной ценностью на свете человеческую жизнь, запретить наиболее экстремистские группировки (в том числе инквизицию и ангелов), учредить систему взаимного контроля и наказать военных преступников, одним из которых был признан самозваный император Плешаков.

Долгие и бурные дискуссии вызвало предложение о повсеместной ликвидации всех форм светской и духовной власти как основного источника взаимной нетерпимости, но и с этим в конце концов согласились, сделав минимальную скидку на местные традиции.

Подписание трактата прошло без помпы. На салют пожалели патронов, а устраивать банкет в голодной и разоренной стране было бы кощунством. Обменялись пленными, учредили миссии, долженствующие выполнять не только представительские, но и надзорные функции, после чего разъехались восвояси – залечивать раны, разбирать руины, поднимать заросшие бурьяном пашни, собирать одичавшие стада.

Зяблик сам вызвался арестовать Плешакова, однако низложенный император, всегда действовавший в соответствии со своим благоприобретенным девизом, даже и не подумал покориться судьбе, а смело бежал в неизвестном направлении (по одной версии, примкнул к ангелам, по другой – укрылся в пещерах Киркопии и женился на обезьяноподобной аборигенке).

Большая часть отряда обзавелась семьями, благо недостатка во вдовьих бабках не ощущалось, и осела по деревням. При Зяблике и Смыкове остались только самые отпетые, для которых жизнь на одном месте ассоциировалась с каторгой, а пахотная земля – с могилой. В непрерывных схватках с ангелами число этих смельчаков непрерывно уменьшалось…

Так они перебирались от одного болотного стойбища к другому, то и дело меняя не отличавшихся выносливостью бегемотов. Все это время Смыков упорно пытался выведать у туземца хоть какие-нибудь сведения о стране, в которую лежал их путь, но тот отделывался уклончивыми фразами:

– Я те места плохо-плохо знаю… Мы туда не ходим…

– Что хоть там: лес, горы, болота? – не отставал Смыков.

– Болота, – отвечал туземец, глядя на хвост бегемота. – И болота тоже.

– Такие, как эти?

– Нет, совсем-совсем другие… Дурные болота… Бегемоты там не живут…

– А кто живет?

– Никто. Пустое место.

Слухи о том, что граничащая с Хохмой страна представляет собой необитаемую заболоченную пустыню, ходили и раньше, недаром ее условно называли Нейтральной зоной, то есть регионом, находящимся вне сферы чьих-то интересов. Любознательный Цыпф в свое время беседовал с побывавшими там людьми (впрочем, никто из них дальше чем на полсотню километров не углублялся), но ничего примечательного не почерпнул. Все сходились на одном: так, наверное, выглядел мир до того, как из океана выбрались на сушу первые живые существа. Оставалось непонятным, почему этого места чураются звери, птицы и даже насекомые, которыми буквально кишели близлежащие земли.

Вскоре заросли кустарника стали редеть, а затем исчезли совершенно. Бегемот выволок плоскодонку на низкий топкий берег и с голодной тоской оглянулся назад. Туземец тоже не выражал ни малейшего желания задерживаться.

– Плати, как обещал, – обратился он к Смыкову. – Мне обратно давным-давно пора…

– А может, здесь нас подождешь? – предложил Смыков. – Мы скоро вернемся. Тогда и рассчитаемся.

– Плати сейчас, – заупрямился туземец, – что я, совсем дурак, чтобы вас дожидаться? Кто оттуда возвращается, совсем ничего не помнит.

– Жлоб вы, братец мой, – укоризненно сказал Смыков, отрывая от куртки очередную пуговицу.

Туземец по-обезьяньи засунул вожделенное сокровище в рот и поспешно ретировался. Уже издали донесся его голос:

– Назад захочешь, костер зажигай. Я дым увижу, приплыву. Дорого не возьму.

– Что же мы такое, интересно, зажгем, – Смыков оглянулся по сторонам. – Ведь, говорили, бесплодная пустыня здесь.

Однако кое-где на берегу, еще не являвшемся, наверное, территорией Нейтральной зоны в чистом виде, виднелись полузанесенные грязью кучи сухого тростника, звериные следы, мелкие и крупные кости.

– Помните тот сапог, который нам покойный Колька на сборе в Подсосонье демонстрировал? – спросил Цыпф. – Его хозяина где-то здесь нашли.

– Да, случай любопытный, – Смыков ковырнул ногой сырую землю. – Что это хоть за человек был? Откуда шел? Куда? Загадка…

– Оттуда скорее всего, – Цыпф махнул рукой в глубь Нейтральной зоны. – Искал, видимо, переправу через болота Хохмы… Кстати, забыл вам сказать, я тот сапог потом помыл… Чтобы запах устранить. Внутри у него стелька оказалась. С одной стороны мягкая, как губка, а с другой – прочная, глянцевая, вроде гетинакса…

– Ну и что? – пожал плечами Смыков.

– А то, что на этой стельке надпись была нацарапана.

– Почему же вы сразу не сообщили? – нахмурился Смыков, но скорее всего только для вида.

– Как-то из головы вылетело… Я ведь в тот самый день влазное вам проставлял. Да и толку от этой надписи мало. Алфавит, похоже, латинский. Почти все слова читаются, но смысла не уловить. Я уж как только не пробовал… Можете сами взглянуть. Я копию снял, – он вытащил из нагрудного кармана свой растрепанный самодельный блокнот, завернутый в несколько слоев целлофана.

Смыков глянул на указанную страничку и поморщился.

– Белиберда… Вы уж сами эту головоломку решайте. Хотя подождите… Слова-то вроде знакомые…