Олег Готко - ЗЕМЛЯКИ ПО РАЗУМУ

– Японское привидение!!!

– Ты еще скажи, ха-ха, японский бог! – кимоно зашлось в жутком хохоте.

Кроме распития на ее глазах спиртных напитков, больше всего, пожалуй, Саньковская терпеть не могла нецензурщины. Нежну девичью душу, которая, вероятно, в прошлой жизни себя не чаяла над стихами Лермонтова и целомудренными рассказами Тургенева, жутко травмировали выражения, солёные как сопли. Вкус выделений из носа помнился ей с детства наряду с матерщиной соседа-алкоголика. Этот привкус преследовал ее до самого окончания пединститута. От него не спасали ни жевательные резинки «Orbit», ни дорогая паста «Colgate» и лишь прислушиваясь к беспомощному лепету припертых к доске учеников младших классов, не употреблявших с перепугу даже эвфемизмов, вроде «ёпересетэ» и «ёлки-палки», Мария отдыхала и наслаждалась великим и могучим чувством к аналогичному языку. А если уж копнуть глубже, то она испытывала нечто сродни оргазму от этакого морального куннилингуса. И что она слышит в своей квартире! «Японский бог»! Что это, как не скрытый намек на гомосексуальные интимные отношения, которыми так богата история религий?!!

Ярость зверя, чьи права были бессовестно попраны на родной территории, придала самке мужества. Она вскочила и простыня красиво, словно на открытии скульптуры, соскользнула со сдобного тела. Выпятив напряженные соски, она сплела пальцы рук в интернациональном жесте против сглаза и гаркнула:

– Геть з хати, бісова душа! – если уж Мария чувствовала, что без крепких словечек обойтись нельзя, то материться она предпочитала по-украински. Делала она это не только следуя принципу «с волками жить – по-волчьи выть», но и для того, чтобы быть понятой первым-встречным аборигеном-полищуком.

Кимоно, однако, продолжало метаться среди четырех стен, заходясь от смеха и сбивая с толку. Наблюдая за истерическими эволюциями заморской одежды, Саньковская впервые заподозрила, что ей недостает убедительности.

– Fuck you1, – буркнула она и покраснела. Ей стало стыдно за всех молодых славян скопом, которых поп-культура вынуждает прибегать к импортным ругательствам, отлучая таким образом не только от родных матерей, но и от исконно русского мата, который не одному поколению заменил родного отца. После чего стала совсем уж пунцовой от корней волос и ниже, когда наконец-то поняла, что зря брезгливо воротила носик от ёмких и лаконичных перлов родного языка.

Мария раскрыла пасть, дабы тут же восполнить пробелы в привычной лексике, но так и замерла с растопыренной варежкой, узрев, как бугрится сброшенная ею простыня, как тянется к незагорелым красивым ногам бесплотными, но явно пятипалыми лапами...

Дыхание ей перехватило, в глазах, как водится, потемнело и, уже рушась стеной взорванного изнутри дома, она смутно ощутила, что погружается в нечто мягкое и приятное, как объятия мужа.

«Может быть, к нему снова вернулась способность шутить?..» – мысль промелькнула метеором, крошащимся на слоги-пылинки, и погасла вместе с сознанием.

***

Когда руки устали, Саньковский не стал себя насиловать и размахивать ими перестал. За спиной зашуршали шины подъехавшего автомобиля и Димкин голос поинтересовался:

– Физзарядку закончил?

– Козел! – в сердцах бросил Семен, садясь в машину.

– Это ты мне?!

– Ты здесь при чем? Это я о нем.

– Тогда надо говорить – агнец божий! – поучительно сообщил Самохин, трогаясь с места.

– Агнец – это молодой баран, а он – козел!

– Такие тонкости важны только при готовке шашлыка, – фыркнул приятель. – Ну, что? Едем...

– На шашлыки? – оживился Саньковский.

– Тебе никто не говорил, что твой организм болен?

– Чем это? – подозрительный взгляд, брошенный на Димку, сказал тому, что он задел друга за живое. – К твоему сведению, я недавно был у врача и он сказал, что у меня нет даже малейшего намека на язву.

– А на яму желудка?

Семен некоторое время непонимающе моргал, а затем обиженно хныкнул:

– Как ты можешь так шутить? Ты же знаешь, что меня, в отличие от тебя, волнует мое здоровье...

– А меня, в отличие от тебя, – передразнил приятель, – волнуют дела фирмы и должен тебе сказать, что, к сожалению, твой обед сегодня отменяется.

– Куда же мы едем?

– К Длинному...

– Чебуреки, которые готовит его мать, мне тоже нравятся, – не преминул вставить Саньковский и облизнулся. В животе ностальгически заурчало и захотелось облизать пальчики.

– ...чтобы узнать, не присылали ли чего и ему, – закончил Самохин, сворачивая к дому, где жил соучредитель-акселерат.

***

Очнувшись, Саньковская, даже не открывая глаз, ощутила в квартире постороннее присутствие. Помогла ли ей в этом ущемленная чужаком аура или бормочущий голос было непонятно.

– ...понимаешь, Васьки дома не оказалось, а развлекаться с его рыбками и чирикать с попугаем, возомнившим себя Ричи Блэкмором, занятие для глупых осьминогов с неразвитым мужским началом. Тут вижу – шатается по квартире одинокая роскошная женщина и горько плачет, как будто уронила в речку мячик...

Ощущая себя мошкой, раздавленной на пороге следующей инкарнации, Мария лежала и слушала голос, звучащий в голове. Ее закрытые глаза не обманули «японское привидение», но не по себе было не от этого, а потому, что бесовское отродье почти слово в слово описывало ее ощущения. Покинутость, заброшенность, уволенность...

Безотчетный ужас, словно муза Стивена Кинга, сжал отмороженными пальцами внутренности Саньковской. Ей на мгновение будто даже вспомнилось, как она вынимает их, припасенных на холодец, из морозилки, обстригает траурную каемку ногтей, – этого никогда не мог сделать вовремя муж, – и жует словно крабовые палочки, запивая томатным соком...

От таких видений непьющим известно только одно средство – широко открыть глаза и помотать головой. Желательно, в разные стороны.

– Не смотри ты на меня так, – грустно попросило кимоно и шмыгнуло подолом, задрав его туда, где полагается быть носу, совсем по-детски, если, естественно, японские дети теряют носовые платки. В понимании Марии терять им было нечего и цветочки Восходящего Солнца сморкаются исключительно в электронные записные книжки-салфетки «Casio», которые тут же придают соплям аромат и вкус земляники, например.

– Э-э...

– У тебя превратное понятие о японских детях и Стране Восходящего Солнца вообще. Запомни на будущее, что сморкаются они двумя пальцами и строение ноздрей никак не связано с разрезом глаз, поняла?

– Ага. Так ты в самом деле японский бог? – Мария даже не поморщилась, выговаривая это словосочетание.