Александр Казанцев - Льды возвращаются

Терми молчал, а я вынул припасенные газеты: с их страниц на профессора Терми смотрели два лица — так знакомое мне лицо Сербурга и вдавленная в подушку костяная маска с провалами глазниц.

— Рак вызван облучением, — быстро заговорил я. — Вы могли бы, профессор, доказать, что ваша гипотеза о раке верна.

— Гипотеза! — перебил меня Леонард Терми. — Я только выдвинул ее, но не решил проблемы рака. Разве я могу успеть теперь?…

— Вы открыли шифр, каким природа записывает инструкцию развития всех органов человека, — убеждал я.

— Ах, боже мой, — простонал Терми. — Если бы это было так!.. Я только предположил, что рак — это нарушение записи, как вы сказали, зашифрованной молекулами нуклеиновых кислот!.. Но разве я могу указать, какая это запись и как ее исправить?!.

— У него был особый рак… молниеносный… вызванный облучением…

— Постойте! Как вы сказали? Облучение стерло запись? Такое стирание записи наследственного кода — основа мутаций и изменения наследственности… Вы хотите сказать, что убийственное облучение могло оставить заметные изменения?

— Которые, несомненно, вы увидите, сэр!.

В глазах Леонарда Терми исчезло выражение мировой скорби.

— А ну-ка, молодой человек, распорядитесь! Убрать отсюда все эти бифштексы! Принести жидкого кофе, подкрашенного молоком, и только один сухарик. Живо!.. Пока я не съел этой смертельной порции!..

У этого человека была железная воля. Он ел свой сухарь, который ему принесли, маленькими кусочками, отхлебывая жидкий кофе. Он говорил:

— Увидеть спирали нуклеиновых молекул живого организма. Но как? Даже электронный микроскоп недостаточен… Нужно, чтобы организм пронизывался потоком нейтрино. Нейтриновый микроскоп есть только в России…

— Но ведь Буров же русский! — воскликнул я.

Терми отодвинул недопитый стакан с кофе. Глаза его глядели куда-то вдаль.

Открылась дверь, и верзила-офицер вкатил кресло с мистером Джорджем Никсоном.

— Я в восторге от вашего разговора, — мрачно произнес он.

Я догадался, что кругом были микрофоны.

— Ваша гипотеза великолепна, профессор. Но нет нужды ехать подтверждать ее в Россию. Я создам здесь для вас лучшую в мире лабораторию.

Терми уничтожающе посмотрел на него:

— Я не уверен, что вы успеете это сделать.

Никсон позеленел:

— Какая у меня гарантия, что, отпустив вас, я получу вашу помощь?

Терми с нескрываемым презрением сказал ему;

— У гуманной науки нет и не может быть исключений. Даже для таких… особей, как вы. Если будет спасен Буров, будете жить и вы.

Терми не давал торжественных клятв, но было в его голосе что-то такое, что не позволяло усомниться в его честности.

У мистера Джорджа Никсона не было другого выхода, он торжественно проводил из Рипптауна профессора Леонарда Терми, как своего почетного гостя, отдыхавшего у него.

В тот же день профессор Леонард Терми был доставлен самолетом в Нью-Йорк и появился в своей лаборатории при Колумбийском университете. Я, как уполномоченный президента, присутствовал при его сборах в Москву. Научной аппаратурой загрузили два самолета. В них раньше Терми вылетели в Советский Союз его помощники Стайн и доктор Шерли.

Так я выполнил задание сената и президента, превратившись-таки в государственного деятеля.

Дальнейший мой шаг закрепил за мной это почтенное звание, хотя, если разобраться, заслуга моя была не так уж велика. Я оставался уполномоченным президента, потому что в общей неразберихе меня забыли освободить от этой должности. А я считал, что как-то должен ее оправдывать.

Наступал апрель тяжелого года оледенения. Солнце казалось совсем весенним. Снег сбрасывали с крыш. Почерневшие сугробы осели. Люди казались веселее, они воображали, что Солнце все же пробудится ото сна. В Сентрал-парке птицы щебетали, как и полагается весной. Девушки ходили по панелям с непокрытыми головами, в распахнутых пальто и ожигали встречных взглядами.

А я улетел в Китай. Я узнал о всеобщем порыве в этой стране. Кого только не терпел над собой великий древний народ. Но в труде он был всегда сплочен и решителен. Говорили, что там шестьсот или семьсот миллионов человек вышли на обледенелые поля, чтобы очистить их для лучей солнца.

Майкл Никсон посоветовал мне использовать свои права специального уполномоченного президента и самому посмотреть, что делается в Китае.

Китай всегда казался мне загадкой. Несчетные миллионы людей, подобно муравьям, становились у реки, передавали по живым цепочкам плетеные корзины с землей — и поперек реки вырастала плотина. Признаться, я даже побаивался «желтой опасности»… И вот теперь я своими глазами посмотрел, как вся эта «желтая сила» обрушилась на лед полей…

Я не стану описывать, что я там видел, этого не передать. Я поспешил вернуться, считая, что американцы могут выполнить все то, что способны сделать китайцы.

У нас не было того организационного потенциала, которым пользовались коммунистические страны в Европе и прежде всего в Советском Союзе. Они в отличие от нас могли единым плановым актом перестроить всю свою сельскохозяйственную технику, имевшую единое управление, снабдить миллионы тракторов специальными гидромониторами, струи которых крошили лед, позволяя вспахивать ледяное поле, подставляя его солнечным лучам.

Если мы не могли следовать этому примеру, то выйти на поля с кирками и лопатами были в состоянии.

Я явился к председателю сенатской «ледяной комиссии», к сенатору Майклу Никсону, чтобы предложить через него всем американцам, до последнего человека, выйти на поля. Нужно было одним всенародным взмахом покончить с ледяной коркой нового ледникового периода. Ведь ледники в былые времена появлялись не сразу, они нарастали год от года, не успевая за лето стаять. Если снять этой весной ледяную корку с полей, земля будет рожать даже и под тусклым солнцем. Советский Союз, проводивший у себя активные меры борьбы со льдом, предоставил в распоряжение Организации Объединенных Наций семена скороспелых культур, выведенных для заполярных областей. Гибель мира, убеждал я, может быть оттянута хотя бы еще на год, пока зажжется Юпитер, затормозит свой бег по орбите Земля или… вспыхнет по-старому Солнце.

Мой «план миллиарда трещин» был принят американским народом, выразившим мне тем высочайшее доверие.

Я летел к отцовской ферме на геликоптере, получая по радио сводки о том, сколько людей вышло на поля в каждом штате, каждом округе.

С воздуха я видел необычайную картину. Снежные пространства, сколько видел глаз, были покрыты черными точками людей и пятнами машин. Все машины, сколько их было в Америке, грузовые и легковые автомобили, тракторы, танки, бронетранспортеры и даже катки для укатывания асфальтированных дорог, десятки миллионов машин были выведены теперь на поля.