Юрий Никитин - Человек, изменивший мир (Сборник)

Побледнел Агафирс, ослабли его руки. Как молния разогнулся лук, ударил богатыря в подбородок. Брызнула кровь изо рта старшего брата, охнул он и осел на землю.

Радостно схватил лук Гелон. Чувствовал в себе великую силу, но осторожности ради перевернул лук, упер другим концом в землю, стал натягивать тетиву сверху вниз, добавив к своей силе еще и немалый вес…

Затаив дыхание, смотрели богатыри земли скифской, как гнется лук, трещит… Все ближе конец тетивы, вот-вот забросит ее на загогулину лука! Уже на три пальца осталось дожать, на два, на палец…

Побледнел Гелон. Вырвался лук из богатырских рук, ударил со страшной силой среднего брата по голени. Брызнула кровь богатырская, охнул и выпустил Гелон лук отца.

Ропот прошел среди собравшихся силачей. Неужели не найдется богатыря, которому лук героя пришелся бы по руке?

Скиф взял лук с волнением. Он не стал упирать в землю, ибо не помогло же братьям? Упер в свою широкую грудь, согнул тугое древко и во мгновение ока набросил тетиву.

Молчание прокатилось по рядам, затем ряды воинов взорвались радостными кличами. Есть, есть богатыри в земле славянской!

Дана сбежала с помоста. Слезы блестели в ее глазах. Скиф согнул лук с легкостью отца, если не с большей легкостью! А ведь младший сын совсем еще мальчик… Видать, великие дела начертаны ему на роду.

– Скиф доказал свое право на эти земли, – провозгласила она торжественно. – Уйти должны Агафирс и Гелон. Пусть сами выбирают: кто пойдет на запад, а кто на восток.

Сорок дней и сорок ночей пировало племя, прежде чем разделиться на три части. Богатыри клялись в вечной дружбе, скрепляли ее обрядами побратимства. Казалось, ничто не нарушит этого единства, только самые старые ведуны, посвященные в тайны веков, знали, как быстро племя превращается в разные народы, которые через несколько поколений уже не знают родства и воюют друг с другом насмерть…

Но пока пир шел горой. Много смеха вызвал расторопный гончар из отряда Скифа, который успел на новых глечиках изобразить сцены испытания сыновей Горакла. На одной из них Гелону перебинтовывали ногу, на другой – Агафирсу лекарь вынимал разбитые зубы, лишь в третьей сцене Скиф набрасывал тетиву, и сам Горакл вручал ему свой богатырский лук.

Скиф, естественно, был величайшим воином и правителем. У него, как и у его отца, тоже было три сына. Пал, Нап и Авх. Два первых обосновали по величайшему городу, слава которых не угаснет вечно: Палакий и Напит, а третий сын положил начало замечательнейшему народу авхов, самому удивительному и величайшему народу на свете, которому богом предназначено населить землю.

– Здорово, – восхитился Николай, в то же время безуспешно и со стыдом роясь в памяти. Кострому помнит, Ахтырку и Урюпинск знает, а вот эти величайшие из городов… – Слава бессмертным авхам!

– Не перебивай, отроче… Уже в старости Авх родил троих сыновей. Два из них, естественно, дураки, а третий наречен Таргитаем… Это в честь того Таргитая, самого первого…

– Ура, – сказал Николай вполголоса. – Добрались до нынешнего времени! Хорошо, что хоть на Атлантиде никто из наших не тонул.

– Это еще как сказать, – огрызнулся старичок сварливо. – Чем больше проходит времени от того потопа, тем больше оказывается спасшихся… И еще за окияном наши побывали первыми! Открыли там невиданные агромаднейшие земли! Я тебе сейчас расскажу. Подробно!

– Не надо, – остановил Николай решительно. Он поспешно вскочил на ноги. – Да еще подробно. Эрик Рыжебородый – наш доблестный Скиф, это бесспорно. Спасибо, дедушка! Бью челом. Дальше все ясно. Таргитай тоже произвел на свет троих сыновей. Мода, традиции или наследственность:.. Два сына, естественно, так себе, а третий… Гм, это я, выходит, умный?

Встревоженный таким предположением, он поспешил обратно, поглядывая на часы. В дураках да в слабаках легче бы отсидеться. С умного больше спрос, с умного да сильного – втрое. В Москве можно за женскими спинами отсидеться, а тут не зевай, Хома, на то и ярмарка, как говорит Радар… Не исключено, что и сторонники, и противники реформ кое-что успели.

Его трясла противная дрожь. Ну, бабка, попадись… Затащила в мир, где самому надо мыслить, самому решать! Да не только за себя, за других тоже. Выдернула из огромнейшего, как ему казалось, мира, который на самом деле вовсе не огромен, если все заранее предопределено и расписано. Утром зарядка с гантелями, белково-углеводный завтрак, бег к троллейбусу, три пролета в метро, эскалатор, аудитория, обед, час сорок минут любви с Мариной, больше нельзя, потом «час пик», в транспорте у окна не сядешь, три часа тренировки, детективчик по телеку…

В том уютном ограниченном мире все спокойно, за тебя решено и разнесено по пунктикам, живешь по готовому алгоритму, говоришь нужные слова и уже заранее знаешь, что тебе ответят. Даже споришь по готовым шаблонам, повторяя доводы из газет, радио, теле, книг. Как хорошо!

«А тут хоть пропади, – бормотал он, борясь с дрожью. – Или действуй, или умри… Мол, раз голова дадена… А у нас говорят: голова есть, так зачем еще и мозги?.. С мозгами труднее лбом кирпичи пробивать».

В лихорадочном возбуждении он миновал вымощенный двор, поднялся на крыльцо терема Таргитая. Воины у дверей останавливали его, но Николай так был поглощен переживаниями, что раздвинул их, даже не заметив, как это у него получилось.

Таргитай по-прежнему лежал на ложе. У ног сидел молодой волхв и нараспев читал длинный свиток папируса. Старый волхв рылся в комоде, Николай заметил там целые рулоны папируса.

– Бью челом, – сказал Николай, стараясь придать голосу мужественные нотки. – Долго я думал, отец, советовался с мудрыми… Мужество иной раз не в том, чтобы схватиться за меч, а как раз в том, чтобы вложить уже вынутый меч в ножны и поговорить спокойно… Кроткая Апия накормит наш народ сама, накормит досыта. Отпадет нужда в грабительских походах!

Таргитай взглянул внимательно, сказал колеблющимся тоном:

– Но воинская слава, наши славные боевые традиции… Наш воинственный дух? Наше бесстрашие?

– Отец, мы же знаем, как это делается. Если другого выхода нет, как только воевать, то велим бардам поэтизировать бои, сражения, набеги… Чтобы честным людям заморочить голову, чтобы им было не так противно. Но нужна ли эта блатная романтика, если можно вообще отказаться от походов? Голод навсегда исчезнет из Скифии, если народ начнет заниматься земледелием!

– Ты уже предпринял кое-какие шаги?

– Нет, сперва решил посоветоваться с тобой.

– Понятно, перекладываешь бремя решения на мои плечи. Эх, Коло, ты же видишь, какие это теперь плечи…

– Второй законопроект, – сказал Николай поспешно, заливаясь краской стыда, – должен одной стрелой подшибить двух зайцев…