Марина Дяченко - Vita Nostra

— Я не хотела, чтобы он меня бросил! Наоборот — мне было важно, чтобы он был со мной! Потому что в тот момент…

— Прекрасно понимаю. Вы не хотели. Но вам надо было, что бы он вас бросил. Вам было необходимо остаться в одиночестве.

Сашка долго молчала. И Стерх молчал, не торопил ее, просматривал журнал, потирал подбородок.

Еще год назад Сашка, возможно, сломалась бы от такой новости. Постаралась не поверить. Впала в отчаяние.

Теперь она поймала себя на поразительном спокойствии. Как будто все, о чем говорил Стерх, она знала заранее или предчувствовала.

— Николай Валерьевич… вы уверены, что я влияла на Егора?

— Не уверен, — Стерх посмотрел ей прямо в глаза. — Но исключить такой возможности не могу.

— Это… как-то скажется на его судьбе?

— Он давно вышел из-под вашего влияния. Я говорил с их преподавателем введения в практику, она со мной советовалась… Это талантливый, но очень сложный студент. К сожалению, не слишком прилежный. Ему нужно больше учиться, он многое пропустил на первом курсе.

— Он будет учиться, — твердо сказала Сашка. — Я с ним поговорю.

Мама сидела за столом — вполоборота к окну, на том самом месте, где любила проводить время Сашка. Ее лицо картонным силуэтом выделялось на фоне розоватого закатного света.

Сашка остановилась. Ей на секунду показалось, что мама — восковая скульптура из музея, замершая перед окном. Что у нее даже глаза не блестят.

— Ма?

Мама повернула голову:

— Здесь так красиво… Мостовая, эти дома… Фонари такие… художественные… Ты позанималась?

— Да.

— А что ты делала?

— Ну что обычно делают студенты? Книжки, конспекты… Давай спустимся в кафе и пообедаем.

— Мне не хочется есть. Я выпила чаю, чашку помыла… Ты молодец, все так аккуратно. Хорошая квартира, — мама говорила, глядя на Сашку — и мимо.

— Ты звонила домой?

— Да… Все в порядке, но Вале трудно, конечно… У него проблемы на работе, он много пропускает… отпуск не ко времени. И у меня душа не на месте…

Сашка решилась:

— Возвращайся сегодня. Я провожу тебя.

— Саня…

— Ты ведь приехала, чтобы увидеть, как я живу и учусь? Теперь ты видишь — живу хорошо, учусь нормально. Или ты хочешь устроить полную инспекцию?

— Саня… — у мамы дрогнул голос.

— Не надо нам больше ругаться, — твердо сказала Сашка. — Забудь все, что я говорила, это ерунда, это слова. Тебе надо ехать сегодня, иначе… мало ли что может случиться, пока они там одни.

Мама прерывисто вздохнула. Не давая ей вставить ни слова, Сашка подняла с пола спортивную сумку:

— Идем. Пока доберемся до вокзала, пока возьмем билеты… Пока поужинаем в кафе…

Мама печально, но твердо покачала головой:

— Саня, я решила. Ты уедешь вместе со мной.

Сашка выронила сумку:

— Знаешь, я здесь учусь. У меня завтра пары!

— Кого ты хочешь обмануть? — спросила мама тихо. — Какие-то бесконечные очень трудные занятия, дополнительные, летом… Для того, чтобы преподавать философию в ПТУ?

Сашка растерялась.

Она слишком верила в информационный «туман» вокруг института и всего, что с ним связано. Спокойная мамина логика оставила ее безоружной посреди ровного поля.

— Сашка, я перед тобой виновата. Но ты моя дочь. Я не оставлю тебя здесь. Я не знаю, что здесь происходит, но чувствую неладное. И я не желаю, чтобы ты имела какое-то отношения к городу Торпе. Если надо, я найду адвоката. Или врача. Или… в конце концов, я продам квартиру, сниму все деньги со счета, но если тебя втравили в беду — я тебя вытащу!

Грянул розовый телефон у Сашки на шее.

Она впервые слышала его звонок. «Жили у бабуси два веселых гуся». Громко, резко, пронзительно.

Мама замолчала. Недоуменно посмотрела на Сашку:

— Ну, ответь… Что с тобой?

Все уже случилось. Все случилось. Придерживаясь рукой за угол конторки, Сашка поднесла телефон к уху:

— Алло.

— Саша! Саша, это Валентин!

В кричащем голосе был ужас.

— Мама там? У тебя? Я не могу ей дозвониться!

— Здесь, — сказала Сашка. Вернее, попыталась сказать.

— Алло! Ты слышишь?

— Да. Она здесь.

— Дай ей трубку!

Мертвыми пальцами Сашка сняла с шеи розовый шнурок. Отдала трубку маме.

— Алло, Валя? У меня разрядился… Что… Что?!

Сашка вцепилась двумя руками в конторку.

— Их было девять! Одну я съела еще вчера… Да… Господи, как же ты мог… девять, сосчитай, должно быть девять таблеток…

Мама задохнулась. Ее лицо стало белым в свете заката за окном. Сашка зажмурилась.

— Девять, — выдохнула мама. — Ты сосчитал? Девять… Точно. Да, ее я приняла, совершено точно! Их было девять. Ты уверен? О Господи…

Мама перевела дыхание. Глубокий вдох — выдох. И еще. Валентин что-то говорил в трубке, быстро, захлебываясь.

— Успокойся, — сказала мама наконец. — Я сейчас выезжаю… Успокойся, ведь все обошлось. «Скорой» так и объяснишь… Нам урок обоим… Это я ее оставила… Не думала, что он дотянется до полки… Ну все, все обошлось, жди, я буду утром… Я тебя люблю.

Розовый телефон упал на кровать. Мама села рядом и обмякла, как весенний сугроб:

— Малой добрался до коробки со снотворным. Они такие яркие, знаешь, таблетки… И стал их выковыривать, одна за другой. И в рот потащил, но тут Валя заметил… Он не знал, сколько их было, сразу вызвал «Скорую»… Но малой не успел. Просто не успел. Счастье… Я уезжаю, Саша, прямо сейчас.

Сашка купила билет в купейный вагон.

Отказалась брать у мамы деньги.

Они купили сосисок в станционном буфете, две порции салата из капусты и пару горячих душистых пирожков. Мама еще два раза звонила домой — с Сашкиного телефона. Валечка чувствовал себя отлично, «Скорая» выбранила отца за халатность и подтвердила, что ребенок здоров. «Отделались легким испугом, переходящим в медвежью болезнь», — пытался шутить Валентин.

Сашка с мамой выбрались из здания вокзала, вышли на перрон и уселись на скамейке. Ночь стояла теплая с прохладным ветерком, с запахом травы и влаги — осенняя и одновременно летняя ночь.

— Как же ты вернешься домой? Так поздно?

— Здесь полно машин ездят туда-сюда, — сказала Сашка как можно увереннее.

— Наверное, дорого…

— Да ничего, нормально. Не волнуйся за меня, я уже большая!

И Сашка попыталась улыбнуться.

Ее трясло, и она пыталась скрыть дрожь. Страх не желал отступать; все обошлось, твердила мама через каждые десять минут, но телефон был здесь, на шее, и на дисплее медленно поворачивался стилизованный глобус.