Концерт Патриции Каас. Далеко от Москвы - Марк Михайлович Вевиоровский
– А вот чем они держали в повиновении полковника Лахтикова. – Свиридов достал из пакета пачку фотографий и несколько из них протянул генералам.
На первой фотографии обнаженная женщина лежала на спине, изогнувшись и заложив поднятые вверх ноги себе за плечи, а над ней склонялся мужчина, засаживая свой орган в раскрытую плоть женщины. Лица были прекрасно видны – это были Лахтиков и Анфиса Особенкова, только помоложе.
На другой фотографии она стояла на четвереньках на кровати и тот же мужчина вставлял ей свой орган в задний проход. Судя по лицу обернувшейся женщины она при этом не испытывала неприятных ощущений.
На следующей фотографии крупным планом было видно, что в переднее и в заднее отверстие женщины вставлены сразу два мужских органа, и один из них принадлежит Лахтикову, лицо которого виднелось из-за плеча женщины.
И еще на одной фотографии крупным планом мужской орган лизали языками две очень похожие женщины, а дальше, за их головами, ясно виднелось лицо того же Лахтикова.
– Там еще много фотографий, и все в том же духе. С участием Лахтикова и обеих сестер Особенковых.
– Не монтаж? Плотненько они его держали …
– Судя по тому, что эти фотографии были найдены у Ишханова, он выполнял у Нефедова серьезные поручения …
Свиридов и два генерала еще долго беседовали, тщательно оберегаемые сразу двумя секретаршами – Маргаритой Эдуардовной и Галиной Климентьевной.
ПРИЕЗД ЧЕРНОМЫРДИНА
После долгого перерыва в столовой вновь собрались встречающие приехавших с большой земли.
На этот раз приехавших было немного – всего один Семен Гаврилович Черномырдин.
Немного растерянный он вошел в холл и еще не освоившись на свету был атакован Мальчиком, который буквально повис на нем.
Потом всех опередила Полина Ерлыкина – она обняла Черномырдина, прижалась к нему и крепко поцеловала, чем ввела его в ужасное смущение. И только потом с приехавшим смогли поздороваться все остальные.
– Командир, к вам фельдъегерь.
– Подполковник Суетнев! Лично полковнику Свиридову.
Свиридов предъявил удостоверение, а взамен получил не только запечатанный пакет, но еще и два больших металлических ящика с шифр-замками и пломбами.
– Прошу удостоверить сохранность пломб, товарищ полковник. Шифр – год рождения вашего сына.
В одном из ящиков оказались футляры с инструментами Черномырдина, которые он сразу же начал прижимать к груди и укладывать около себя, а в другом – коробки с кинопленками и связки видеокассет.
– Живем! Культуру прислали!
За столом Семену Гавриловичу поесть было трудно – его все время донимали расспросами или он, вспомнив наказы из Москвы, начинал рассказывать и передавать приветы.
А потом Полина и Мальчик взяли его с обеих сторон за руки и привели к себе.
ЧЕРОМЫРДИН и ПОЛИНА
Утомленный перелетом и встречей Семен Гаврилович хотел встать и выключить свет, но тут в комнату вошла Полина.
Она была в домашнем халате, из-под которого виднелась ночная рубашка. Это было настолько необычно, что Семен Гаврилович оторопел – несмотря на долгую жизнь в одной квартире он видел ее в таком наряде считанные разы – Полина никогда дома не ходила в халате.
А Полина подошла к нему, сняла халат.
– Ты долго мучить меня будешь, Семен Гаврилович?
Она движением руки спустила с плеч рубашку и та упала на пол.
Глаза у Семена Гавриловича стали вылезать из орбит и он стал судорожно отодвигаться от этого роскошного манящего женского тела к стене.
А Полина легла рядом, притянула его голову на подушку, обняла.
– Я так соскучилась по тебе, Семен Гаврилович.
Когда она заснула Семен Гаврилович поднял голову. Рядом с ним мерно дышала изумительная женщина, дороже которой у него никогда не было и тронуть которую он не мог себе позволить. Он перевел взгляд с ее полуобнаженного тела на свою худую и заросшую редкими волосками грудь и ужаснулся. Как могло случиться такое, что она – с ним, что она его тоже любит?
И он заснул счастливый, обнимая теплое податливое тело столь дорогой для него женщины.
РЫБАЧКОВ и ДЗЮБАНОВСКАЯ
Снег тихо поскрипывал в такт их неспешным шагам.
– Ты не озябла? – спросил Рыбачков Дзюбановскую.
– Нет, Толя, я тепло оделась.
Она вспомнила, как недавно ее отругал Свиридов за то, что она недостаточно тепло оделась на прогулку с детьми.
– А я не выгляжу толстой? На мне столько всего надето …
– Я не заметил, чтобы ты была толстой …
Они остановились на повороте дорожки, Анатолий обнял ее и поцеловал. Губы у Валерии были теплые и мягкие, и она стояла, обхватив его за шею, и ждала.
Поцелуи становились длиннее и жарче.
– Пойдем назад?
– Пошли …
И опять тихий скрип снега.
– Я сегодня забежала к мальчикам, а там Гриша Свиридов им рассказывал про театр. Рисовал им сцену, зрительный зал. И так интересно рассказывал про спектакль, который он видел. Даже не содержание, а то, что он запомнил …
– Про какой спектакль он им рассказывал?
– Он рассказывал «Синюю птицу» …
– Удивительно, я тоже помню «Синюю птицу» – свое первое впечатление о театре. Нас специально возили в Москву в зимние каникулы …
– И у тебя? Представь, и у меня первое воспоминание о театре – это «Синяя птица»!
Они подошли к корпусу, разделись внизу и поднялись на этаж.
– Посидим? Вон комната свободная.
– Ну, давай, – нерешительно ответила Валерия.
Анатолий повесил табличку и закрыл дверь. В комнате был полумрак.
– Отвернись, пожалуйста.
Анатолий закрыл лицо руками. Сквозь неплотно сжатые пальцы он видел, как Валерия повернулась к нему спиной и из-под юбки стянула вязанные рейтузы.
Поправив юбку она села рядом с ним.
– И как же Гриша рассказывал о спектакле?
– Ты не представляешь – он рассказывал так, как его помню я. Я страшно удивилась – почему он помнит то же самое!
Анатолий взял ее за руку, придвинулся и заглянул в глаза. Валерия не отвела глаз и когда он сделал движение к ней в ответ подставила губы. Одна его рука лежала у нее на плече и гладила его. Другая рука, пальцы которой сплетались с пальцами ее рук, лежали у нее на коленях и он чувствовал теплоту ее ног под тонкой тканью.
Когда его рука легонько пустилась в путь и стала подниматься вверх, она не остановила ее, но когда его пальцы коснулись ее груди … Нет, она не остановила его, не отстранилась, не вздрогнула, не замерла – она окаменела, и, казалось, перестала дышать.
Анатолий убрал
