Раненые звезды
Катастрофа, апокалипсис целого мира, со стороны выглядел величественно в своей медлительности.
Запись была сделана с расстояния около миллиона километров, и аппарат был потерян.
Сфера – проекция тоннеля в наше пространство, искажающая свет далёких звезд, походила на крошечный стеклянный шарик. Она существовала целую секунду, и была гораздо больше исходного объема материи нейтронной звезды. Поэтому оптика аппарата успела сфокусироваться, и дать максимальное приближение.
Потом «стеклянный шарик» исчез; на его месте вспыхнула крохотная красная искорка – совсем не опасная и не зловещая, на первый взгляд.
Взрыв выглядел так, как будто его снимали в замедленной съемке. Однако, этот эффект возникал из-за масштабов происходящего. Ведь никто не отменял релятивистских ограничений в трёхмерном пространстве Вселенной. Искорка вспухала, формируя раскалённую добела сферу. В тот момент, когда эта сфера коснулась края атмосферы сине-зелёной планеты, внизу уже бушевал ад. Кора трескалась, выплёскивая наружу тяжелые, многокилометровые фонтаны лавы, сформированной из богатой железом мантии. С этой стороны планеты выживших уже не было.
Меньше повезло тем, кто был с обратной стороны. Их агония длилась несколько часов. И даже на отдельных осколках, светящихся тусклым красным светом, всё еще могли быть живые – уцелевшие в укреплённых подземных бункерах.
Я так подумал. И спросил присутствующих, можно ли для них что-то сделать.
- Мы проведём исследования. Но шансы не очень велики, - ответил Барс, ведущий академик, один из членов правления Марсианской конфедерации, - лучше сосредоточится на спасении обитателей внешних поселений… хотя бы ради сохранения генофонда…
Если бы у камеры было бы разрешение, позволяющее видеть отдельные трагедии. Гибель семей. Детей. Наверно, я бы с трудом пережил бы происходящее. Если бы вообще смог с этим смириться. Но, к счастью, у камеры такой возможности не было. Трагедия оставалась абстракцией. Частью причудливой небесной механики. Четыре с половиной миллиарда живых существ. Просто цифры в пустоте…
Я закрыл глаза, и потёр виски.
- Ты… знал, что так будет? – это спросил Леопард, самый пожилой из членов Совета. Он же – председатель. Формально – первое лицо Конфедерации.
После того, что случилось на Венере, я решил больше не скрываться. В этом не было никакого смысла. Обсудив ситуацию с Камелией, и убедившись, что ей не грозит серьезное наказание за моё укрывательство, я пересказал свою историю всем членам Совета. Я был готов ко всему – вплоть до ареста и изоляции. Но здравый смысл возобладал. Цивилизация Марса была в отчаянном положении (как выяснилось позже). А я мог (и самое главное желал) помочь.
- Нет, - ответил я, - конечно, нет. То есть, я знал, что в наше время Фаэтона не существует, а Марс – необитаем. Насчёт Марса были некие сведения о возможной катастрофе в прошлом – но это теории, не имеющие безусловных доказательств. Да и разброс времени возможного катаклизма – сотни миллионов лет!
- Извини, если мы повторяемся, - мягко сказал Барс, - нам предстоит принять решение. Самое важное в жизни каждого из нас.
- Я понимаю, - кивнул я, - и говорю всё, что мне известно.
- Если ты – продукт цивилизации Создателей, есть ли шанс, что нам удастся с ними договориться? Хотя бы через тебя? – продолжал Барс.
- Во-первых – насчёт моей природы это пока только предположения, - ответил я, вздохнув, - строить стратегию на основе предположений – не лучшая идея. Согласитесь. Кроме того, даже если это и так. Помните, меня создадут через миллиарды лет. Это пропасть времени. Что из себя представляют теперешние Создатели – ни я, ни вы не знаем. Едва ли мои Создатели могли предвидеть то, что случилось со мной.
- О том, что Создатели считывают планеты, обращая их в пыль, ты узнал от компьютера иной цивилизации, - заметил Леопард, - ты уверен, что тебя не дезинформировали?
- Нет, - я покачал головой, - полной уверенности у меня нет. Хотя интуитивно чувствую – Алиса говорила правду.
- Хорошо. Как много времени у нас есть? До того, как явятся создатели? – спросил Леопард.
- И точно ли они явятся? – вмешалась Камелия. Конечно же, она тоже была на собрании.
- Я не знаю, когда, - я снова покачал головой, - но явятся. Солнечная система, которую я знаю – она стерильна. Понимаете? Словно бы её тщательно вычистили от любых артефактов. И спираль на обратной стороне Луны. Её могли оставить только они, - я сделал паузу, потёр лоб, сосредоточиваясь, - теперь насчёт сроков. Думаю, они явятся, скорее, рано, чем поздно. Это сложно объяснить… интеллект венерианского зонда, как бы это сказать… он не был настроен на долгое ожидание.
- Точнее ты сказать не можешь, - Барс посмотрел мне в глаза.
- Точнее – не могу, - ответил я.
- Пора ему рассказать… - Камелия произнесла это очень тихо, почти прошептала.
Члены совета переглянулись между собой.
- Пора, - согласился Леопард.
На большом экране сменилось изображение. Вместо документальной съемки там теперь было схематическое изображение эволюции осколочного облака – того, что раньше было планетой.
- Этот осколок, - на экране вспыхнул один из элементов схемы, - в основе – ядро планеты. Самая массивная часть, и самая горячая. Пересечёт орбиту Марса через четыре с половиной месяца. И так уж случилось, что именно в этой точке будет находиться наша планета…
Я снова закрыл глаза, стараясь усилием воли выключить эмоции.
- Что… что вы… что мы можем сделать? – спросил я, понимая, что не очень хочу слышать ответ.
- Есть небольшой шанс, - ответила Камелия, - что серия фокусированных термоядерных взрывов у поверхности объекта могут привести к достаточной корректировке орбиты.
- С вероятностью около пятнадцати процентов, - вмешался Леопард, по нашим данным, - и это в любом случае только даст отсрочку на полтора года. Осколок вернётся к Марсу.
