Гайворонский Борисович - Незваные...

– Вот тебе и технология. Столько всего навыдумывать, только чтобы перемещаться с комфортом в трёхмерном пространстве, да и то по плоскости. Я думаю, что лет через сто техника сможет лишь отчасти приблизиться к тому, чем обладаем мы благодаря этим…

– Анималогиям и визкорниям.

– Да-да, анималогиям. Я так понял, в мире Марии нет механических устройств? Электроники, компьютеров?

– Немного есть. Велосипеды видел, ещё какие-то спортивные тренажёры. Дорог много, но это не асфальт и не бетон, что-то другое. По ним ездят разные штуки…, будешь смеяться, они похожи на животных и насекомых. Я не уверен, что это механизмы, но впечатляет. Мы не вглядывались особо в тот мир. Не до этого было. Думаю, время ещё будет познакомиться поближе. Может, и жить там придётся.

– А чем здесь плохо?

– Не плохо, а…, не хочу быть белой вороной. Или этот мир менять надо, или самим уходить – вот что я думаю.

Нодар молчал. Его мысли были прозрачны, хотя закрываться он теперь умел. И мысли эти подтверждали, что ещё вчера немного несерьёзный и легкомысленный Нодар теперь заметно менялся к лучшему. В голове его витали мысли об Анастасии, о родителях, умерших давно, о потерянных друзьях и безвозвратно уходящей прежней жизни.

– Серега, мы рождены здесь. Это наш мир. Здесь наши предки. И устройство этого мира совершенно неправильное. Но как изменить людей? Как одним махом искоренить все основные противоречия в обществе?

– Коммунизм построить? Утопию Томаса Мора? Абитувию?

Нодар молчал. Улица, по которой ехали, начала петлять.

– Куда теперь? – спросил он.

– Направо поворот на светофоре, и справа, как кончится ограда, останови.

Серж вышел из машины, бросил Нодару, открывая дверь:

– Посиди здесь. Хорошо? Я скоро.

Нодар понимающе кивнул. Полеха вышел и закурил.

Он стоял и смотрел на здание детского дома, в котором провёл всё своё детство. Единственный относительно светлый период в его жизни до знакомства с Мариной, его возлюбленной, которая казалась в эти мгновенья запредельно далеко. Ужасно далеко, в невообразимой дали. Серж чувствовал себя сейчас обычным человеком с обычными возможностями и умениями. Он представил, что не обладает больше способностью перемещаться без технологического транспорта в пространстве, во времени. И больше не знает, что существуют другие миры или измерения – чёрт их разберёшь. Всё это сейчас чушь, мистика и вранье. И ему впервые за последнее время стало страшно. Страшно оттого, что вновь может потерять Марину, как тогда в воронке, что он вообще не сможет её найти. Ну вот где она сейчас? В каком таком мире, что, если пойдёшь пешком по земле, или поедешь на поезде, полетишь на самолёте, будешь искать годами, десятилетиями и не найдёшь? Как такое может вообще быть? Она же есть! Она жива, что-то сейчас делает, думает, с кем-то, возможно, разговаривает, вспоминает своего любимого и ждёт. Но где она? Серж даже оглянулся по сторонам, посмотрел на прохожих, на дома и их окна, за каждым из которых текла своя жизнь, на дорогу, по которой ехали машины, а в них водители, пассажиры… У всякого свои дела, свои друзья, коллеги, знакомые. Они знают, где их ждут любимые, близкие и родные люди. Они уверены в завтрашнем дне и многое знают наперед. Но среди них нет Марины. Её нет на Земле вообще! Так где же она?!

Серж вернулся к машине, посмотрел на Нодара, будто видел его впервые. Он сознательно сделал это, стараясь максимально абстрагироваться от себя самого теперешнего, гибрида человека и насекомого, криптера, эсхиса, прекурсора… Он хотел почувствовать себя обычным человеком. Хотел. Очень хотел, но не мог…

– Поехали! – скомандовал Полеха.

– Куда?

– В любую подворотню и домой.

…Через четыре минуты джип мягко остановился в городе Крипты. Нодар чувствовал, что с другом творится неладное, но в душу лезть не посмел. Объяснение видел в сентиментальности момента: воспоминание о прошлом, мать, детдом.

Однако когда Сержа увидела Марина, то всё поняла без слов. Она извинилась перед гостьей и, ни о чём не спрашивая мужа, переместилась вместе с ним в один из закутков города, где имелась кое-какая мебель – несколько кресел, кушетка, гостиный старинный гарнитур.

– Это кризис, котик мой. Серёженька любимый, выбрось всё из головы. Прими судьбу как есть. Всё, что Бог ни делает, – к лучшему.

– Бог. Кто он? Я хочу его видеть! Я хочу знать его, чувствовать! Он вообще есть? Или только инсектоиды и бесконечная аморфная вселенная? Мы в этом новом мире, мирах, теряем опору, мы тонем в пучине, не имеющей ориентиров. Кто мы? Где мы?

Марина кинулась к Сержу, обняла его за голову, прижала к своей груди. «Кризис, кризис, это пройдет, – шептала она про себя. – Господи, я чувствую его состояние. Возможно, я тоже пройду через это и меня ждёт такой же бунт. Это протест, это подсознательное стремление вернуться в лоно, откуда мы вышли. Страх перед новым и неизвестным миром. Он просто испугался за меня. А я боюсь за него. Я не хочу его терять. Я боюсь потеряться сама. Мы едины с моим любимым. Господи, дай нам ориентиры, направь нас. Я верю…, я знаю, что ты есть! Дай нам маяк, мы будем держаться только его. Дай… Пусть он тоже тебя почувствует, Отче наш, как я. Не оставляй нас…».

Сергей не слышал мыслей Марины. Он ещё пребывал в состоянии бунта, отказа от себя нового. Он сильно хотел опять стать человеком, любить по-человечески, думать по-человечески и просто жить. Он вёл себя как ребёнок, не умеющий плавать и брошенный в воду с надувным спасательным кругом подмышками: испугавшись, он отчаянно сопротивляется новой среде, несущей смертельную опасность. Но он ещё не осознаёт, что утонуть не может. Животный, подсознательный страх гонит его к берегу, вон из незнакомой и пугающей стихии.

– Ориентиры, когда их не видно, человек придумывает и устанавливает себе сам, – тихо заговорила Марина. – Строит маяки в море, прочерчивает границу с соседями, расставляет указатели и светофоры на дорогах, пишет законы, рисует планы, схемы, таблицы, графики… Если нет чему-то объяснения, сочиняет гипотезы, опирается на версии, изобретает религии, в конце концов. Будет у нас с тобой и опора, и ориентиры будут. Главное – мы вместе и любим друг друга.

– Надо выжать максимум из того, что мы имеем на сегодняшний день, – начал спокойно рассуждать Полеха. – Симбионты при нас, они уже никуда не денутся. Эта часть нас самих. А вот Мария…, она осталась загадкой вместе с Абитувией. От неё мы потянем верёвочку дальше и размотаем весь клубок. Давай-ка попробуем её найти.

– Я с утра думаю об этом, но никак не могу хоть что-то увидеть. А ты?

– Сейчас.

Полехе оказалось не так просто перенастроиться вновь на ещё не закрепившиеся и не доведённые до рефлекторного автоматизма возможности эсхиса. Эсвэ не давало картинки Марии. Память хранила её образ, голос, запахи, но разум не переключался на канал, способный дать хотя бы кратковременное примитивное голографическое изображение девушки.