Грег Иган - Отчаяние

И смешение с информацией – пусть даже и в искаженных формах – будет происходить еще до наступления момента «Алеф».

Но недолго.

В последнем разделе Каспар предсказал раскручивание. За моментом «Алеф» последует вырождение физики в чистую математику; временные масштабы этого процесса будут измеряться секундами. Подобно Большому взрыву, предполагающему существование до него допространства – бесконечно симметричной хаотической абстракции, в которой ничто реально не существует и ничто не происходит, – момент «Алеф» неразрывно связан с собственным информационным зеркальным отражением, с иной бесконечной пустотой вне времени и пространства.

Эти пророческие слова, предсказывающие конец Вселенной, были написаны за полчаса до того, как их прочел я.

Каспар не стал Ключевой Фигурой.

Опустив ноутпад, я огляделся. Вдали в предрассветной полумгле уже засеребрилась лагуна. На западе таяли над горизонтом звезды. Ухо еще ловило еле различимую музыку праздника – далекий невнятный гул.

Смешение подступило так незаметно, что я едва осознал его начало. Слушая откровения снятых Рейнолдсом жертв Отчаяния, я представлял себе, что они обрели способность видеть насквозь, как в рентгеновских лучах, что в мозгу их теснятся образы молекул и галактик, громоздятся заключенные в каждой песчинке вселенные, – и если так, то им еще повезло. Я готовил себя к худшему: к тому, что разверзнутся небеса и явят миру воплощение эротической мечты «Мистического возрождения», ЛСДшные звездные врата, за которыми – фантасмагория, конец мыслей, смерть разума.

Реальность оказалась совершенно другой. Словно испещренные условными отметками рифовые известняки, заговорила, раскрывая свои сокровенные глубины, тайны внутренних взаимодействий, сама поверхность мира. Будто я за несколько секунд научился читать на чужом языке, будто в одно мгновение на глазах преобразились прекрасные, но прежде ни о чем не говорившие неведомые письмена – исполнились смысла, ни на йоту не изменив своих очертаний. Тающие звезды описывали происходящие на их поверхностях термоядерные реакции, рассказывали, как на пути гравитационных волн встает преграда высвобождающейся связанной энергии. Розовеющий с востока воздух поведал об изменениях в рассеянии фотонов, подернутая легкой рябью гладь лагуны – о межмолекулярных взаимодействиях, о силе водородной связи, о поверхностном натяжении, стремящемся минимизировать площадь контакта с воздушной средой.

И все изложено языком, доступным каждому Беглый взгляд – и все встает на свои места.

Ни мудреных механизмов, ни замысловатой космической технопорнухи, ни дьявольских головоломных диаграмм.

Никаких зрительных образов. Лишь понимание.

Я сунул ноутпад в карман и, смеясь, закружился на месте. Ни перенапряжения, ни парализующей сознание лавины информации! Вот она, истина, начертана перед тобой – здесь и всегда: хочешь – вникай, хочешь – нет. Поначалу – будто пробегаешь текст остекленевшими глазами, и нужно усилие, чтобы сосредоточиться, но через пару мгновений освоишься – и все получается само собой.

Вот таким и пытался я всю жизнь увидеть мир: величественным и прекрасным, сложным и удивительным – и все же безмерно гармоничным, а, стало быть, в конечном счете постижимым.

Он не рождал в душе страха. Не повергал в трепет благоговения.

Смешение проникало все глубже.

Я постиг собственную физическую природу, проник в начертанные в анналах ТВ тайны собственного бытия. Пронизывающие весь мир связующие нити дотянулись и до меня, соединив неразрывными узами со всем сущим. Нет, я не взглянул на мир в рентгеновском излучении, не видения двойных спиралей ДНК маячили перед глазами – просто азы ТВ проникли в мою плоть и кровь, в темный поток сознания.

Тот же урок, что преподала мне холера, только еще строже, отчетливее. Я материален, как все прочее в мире.

Я чувствовал, как, подтверждая неотвратимость смерти, медленно разлагается мое тело. Каждый удар сердца – новое доказательство: ты смертен, смертен! Каждый миг – точно преждевременные похороны.

Я сделал глубокий вдох, прислушиваясь к собственному телу: что происходит в организме с притоком воздуха? Ощутил сладостный аромат, холодок в носовых пазухах, почувствовал, как хлынул воздух живительной струей в легкие, как побежала по жилам кровь, питая мозг, даруя мыслям ясность… и так далее, итак далее – вплоть до ТВ.

Клаустрофобия отступила. Чтобы жить в этой Вселенной – сосуществовать со всеми ее составляющими, – необходимо быть материальным. Физика – не оковы: проводимые ею границы между возможным и невозможным – всего лишь минимум, которого требует существование. И нарушенная, согласно ТВ, симметрия, изваянная из повергающей в трепет безграничности допространства, и есть моя опора.

Я – движущаяся к неизбежной смерти машина из клеток и молекул; сомнения развеяны навеки.

И все же эта дорога – не в безумие.

Но это было еще не все; предстояло еще многое узнать; смешение открывало мне новые глубины самоанализа. Объясняющие нити возникали из ТВ, развертывались веером, связывали меня с миром – и я прочел их, но, открыв мне сущность моего собственного мышления, нити эти вновь вернулись к своему источнику. И тогда, последовав за ними, я понял, что вот сейчас, через понимание, создается мой разум:

В проводящих путях нервной системы закодированы, точно пылающие письмена, символы взаимодействия. Законы формирования дендритов и образования связей, регуляции эффективности синапса, диффузии нейротрансмиттера. Химизм мембран, ионный обмен, белки, аминокислоты. Мельчайшие детали взаимодействий молекул и атомов, закономерности, которым подчиняется существование их составляющих. Ступень за ступенью, последовательная упорядоченность…

…вплоть до ТВ.

Нет в мире места беспристрастной физике. Не существует фундаментального пласта объективных законов. Лишь глубинный безостановочный конвекционный поток осмысления, магма причинно-следственных связей, хлынувшая из недр земных и вновь канувшая во тьму, кружащаяся от ТВ к телу, от тела – к разуму и снова к ТВ, не зиждущаяся ни на чем – лишь на механизме понимания.

Нет никакой опоры, нет ничего раз и навсегда зафиксированного, не за что ухватиться.

Все это время я шел по воде.

Я рухнул на колени, пытаясь прогнать головокружение. Упал ничком, впился пальцами в землю. Известняк безучастно тверд; только ничего эта твердость не опровергает.

А надо ли? Лежат ли в основе его существования незыблемые вневременные законы или объяснение – он существует.