Кир Булычев - Похищение Тесея

Кору стало клонить в сон, и она спросила доброго кентавра:

— А у него есть флакончики с кровью Медузы? — Тебе уже сообщили? — Хирон улыбнулся, а потом сказал: — К сожалению, Афина в самом деле подарила ему эти флаконы. И соблазн воспользоваться ими.

— А разве плох соблазн оживить человека? — Человека можно вылечить, — объяснил Хирон. —На то и есть лечение. Возвратить человека из царства Аида могут только боги. И если человек обладает правом бога, то для него это плохо кончится.

— Феодосия сказала, что Асклепий — бог медицины?

— Он хороший врач. Профессионал. Я даже сказал бы, что он — мой лучший ученик. Но он общался с богами, он — любимый сын Аполлона, тот не только знал его, но и баловал! И убедил Афину сделать ему такой подарок. А подарок — это соблазн. Пока еще Асклепий подчиняется мне. Но я скоро погибну. — Что ты говоришь!

— Чует мое лошадиное сердце, что я скоро погибну. И может быть, лучше, что не доживу до беспомощной старости. И без меня Асклепий наверняка захочет почувствовать себя равным богам, он захочет поставить медицину выше смерти. Он оживит одного человека, убьет второго, оживит третьего… и погибнет сам. Вот увидишь! Боги испытывают нас, смертных, на прочность.

— Значит, я сегодня познакомилась с первым в мире реаниматором? — сонным голосом произнесла Кора. Кентавр понял это слово.

— Называй его как хочешь, но доверяйся лечащему врачу. — И он осторожно накрыл Кору мягким шерстяным одеялом.

На следующее утро Кора проснулась совсем здоровой. Настолько, что использовала свои слабые ноги для передвижения по комнате и дому, хотя Феодосия ходила за ней, не отставая ни на шаг, готовая поддержать Кору, если та начнет падать.

В зеркало она попыталась увидеть рану, но стараниями Хирона рана затянулась, и осталось лишь красное пятно под лопаткой. Метко стреляли, подумала Кора. Потом она позавтракала в постели. Ее кормили какой-то пресной кашей и зимним, вялым, очень сладким виноградом.

Кентаврята совали рожицы в комнату, чуя, что госпоже уже лучше и их не прогонят. Их и на самом деле не гнали.

Потом они даже забрались в комнату. Это были потешные создания, шаловливые, но робкие. Девочка, самая маленькая из них, попросила разрешения причесать Кору, и, когда получила его, ее братья чуть не лопнули от зависти.

Дома было тихо и пусто. Фол ушел по делам, Феодосия отправилась на рынок. Лишь копытца детей звонко перестукивались по глухим комнатам. Вошла служанка и сказала: — За вами носилки, госпожа. Кора поблагодарила девушку и быстро оделась. Она надела два хитона и гиматий, сверху шерстяную хламиду, а также свой любимый, облегающий голову, кожаный шлем, который привезла из путешествия на Крит, но хоть убей, не помнила, как и когда он ей попался.

Башмаки она натянула высокие, на шерстяные носки — слава Богу, их кто-то уже изобрел. Кора боялась простудиться.

Спина еще болела, но Хирон перед уходом поклялся, что можно не бояться, рана не будет кровоточить, там уже образовалась новая кожа. Кора вышла во двор. Сыпал мокрый снег, а может, снежный дождь. Было темно и гадко.

Носилки стояли перед воротами дома. Возле них переминались с ноги на ногу носильщики довольно жалкого вида. Серые хламиды, натянутые концами на головы, не спасали от дождя.

Толстяк в шляпе, с полей которой капала вода, с обвислыми щеками и тремя подбородками, закутанный еще более, чем носильщики, поклонился ей и сказал, что носилки поданы, как ведено. И спросил, куда госпожа намерена ехать.

— Во дворец, — сказала Кора. Она ступила на носилки, которые стояли на земле, возвышаясь лишь сантиметров на десять, подобно длинному столу на очень коротких ножках. Ножки переходили в высокие столбики, перекрытые сверху тентом, так что дождь и снег не попадали внутрь. В носилках пахло дешевыми духами и пудрой — видно, их недавно использовала какая-то гетера. За время жизни в Элладе Кора научилась разбираться в местных духах и благовониях и даже приобрела свои склонности и привязанности, но в целом запахи духов и кремов здесь были грубы и примитивны.

Усевшись получше, Кора при помощи толстяка, который командовал носильщиками, опустила занавески — с открытыми занавесками хорошо разъезжать на носилках в теплую сухую погоду, а тут то ком грязи от встречной повозки или снежок, пущенный сорванцом с плоской крыши, могут испортить одежду, а то и разбить лицо.

В носилках сразу стало полутемно, они качнулись. Носильщики подняли их профессионально — ровно и одновременно, и понесли вперед. Зря человечество отказалось от таких носилок. Конечно, жаль оставлять лошадей и автомобили без работы, но люди умеют это делать куда приятней, чем механизмы или животные.

Носилки равномерно покачивались, и Кора, еще слабая после ранения, даже задремала, представляя себе мысленно улицы, по которым ее несли ко дворцу. За бесконечную жизнь, проведенную в Афинах, она, казалось бы, знала наизусть каждую из улочек этого города, уже не городка, а настоящей столицы. Это произошло у нее на памяти. Но на памяти или в ложном воображении обманутого мозга? Вот и сейчас ей начало казаться, что ее несут не в гору, как положено, а ровно, по узкой извивающейся дороге… Она потянулась было к занавеске, чтобы открыть ее, но тут носилки резко остановили свой бег. Раздался звон оружия. Голоса. Стража дворца… Значит, просто разыгралось воображение.

Нетерпеливая мужская рука распахнула занавески. — Выходи, госпожа. Носилки опустились.

Придерживаясь рукой за стойку, чтобы не потерять равновесия, Кора вышла из носилок. Дождь со снегом усилились, ветер нес струи почти горизонтально, и Кора прикрыла лицо от зверского нападения стихий.

Толстяк, как ему и положено, резво бежал впереди носилок и теперь промок до нитки и был несчастен, затрусил к двери, за которой оранжевым отблеском горел очаг. Вслед за Корой туда же зашагали тяжело вооруженные воины в кожаных панцирях и медных шлемах — слишком просто одетые для царской стражи.

Эта мысль не успела толком отпечататься в сознании Коры, тоже поспешившей к спасительной двери.

И вот она в помещении — низком, никак не дворцовом, освещенном факелами слуг и большим открытым очагом, над которым на вертеле медленно поворачивался баран.

Над бараном склонился человек, опрыскивая его из флакона мутным винным уксусом, он был занят своим делом настолько, что не обернулся к Коре. По ту сторону очага стояла Ариадна. Она скрестила на груди тонкие ручки и смотрела на Кору спокойно и свысока, как в момент их самой первой встречи, когда герцогиня Рагоза выразила недовольство тем, что ей предлагают лишь агента номер три.