Фредрик Браун - Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

— Хорошо, может быть, вы — правы. Здравый смысл мне подсказывает…

— Вот и следуйте своему здравому смыслу. — Мы выпили пиво и я проводил его до такси.

Вернувшись в редакцию, я вошел в кабинет Каргена и запер за собой дверь.

— Все в порядке, — сказал я, — я из него дурь выбил.

— Что произошло?

— Он, конечно, марсианин. Но он был последний марсианин, оставленный на Марсе. Только он не знал, что мы все переправились сюда. Он думал, что мы умерли.

— А сейчас… Но как его проглядели? И как он ничего не знал?

— Он не в себе. Он был в одной из психиатрических лечебниц Скара. О нем, видимо, просто забыли. Он не был на открытом воздухе и не получил дозы ментапорт-лучей, которые перенесли наше сознание сюда. Но он сам выбрался из комнаты, нашел платформу в Зандаре, где происходила церемония, и нажал кнопку. Должно быть, энергии было еще достаточно.

Карген присвистнул:

— Ты сказал ему правду? И достаточно ли он умен, чтобы держать язык за зубами?

— Да нет же. Я полагаю, его коэффициент умственного развития равен примерно пятнадцати. Но он сообразителен не менее, чем средний землянин, так что с ним все будет в порядке. Я убедил его, что он действительно тот самый землянин, в которого попал его интеллект.

— Хорошо, что он пошел к Барни. Я позвоню сейчас в бар, чтобы Барни принял меры предосторожности. Удивительно, что он не отравил парня, прежде чем звонить нам.

— Барни — наш, и он не дал бы ему далеко уйти. Он бы держал его до тех пор, пока не пришли мы.

— Но ты-то дал ему уйти. Это безопасно? Не должен ли я…

— Все будет в порядке, — сказал я. — Ответственность беру на себя — буду следить за ним, пока мы не выполним План. Но, думаю, потом его снова придется держать в психиатрической больнице. И все-таки я рад, что не пришлось убивать его. Сумасшедший он или нет — он наш. И, возможно, узнав, что он не последний марсианин, он так обрадуется, что не будет возражать против этого.

Я вышел из кабинета и вернулся к своему столу. Слеппера не было — его куда-то послали. Джонни Хейл оторвался от журнала и спросил:

— Что-нибудь интересное?

— Нет, — ответил я. — Просто какой-то пьяница развлекал публику. Удивляюсь, что Барни позвонил нам.

Карикатурист[28]

В почтовом ящике лежало шесть писем, но Биллу Карригану хватило беглого взгляда на конверты, чтобы с уверенностью сказать — ничего в них интересного нет. Якобы скетчи от якобы сочинителей. И, девять шансов из десяти, — ничего по-настоящему смешного.

Прежде чем вскрыть конверты, он отнес их в саманную хибарку, которую называл своей студией. Швырнул мятую шляпу на керосиновую плиту и уселся за расшатанный стол, бывший попеременно то обеденным, то рисовальной доской.

Биллу уже давно ничего не удавалось продать, и он тешил себя смутной надеждой, что в письмах окажется хотя бы один мало-мальски удачный текст, из которого можно будет что-то состряпать. Чудеса, что ни говори, случаются.

Он надорвал первый конверт. Шесть скетчей от парня из Орегона, на обычных условиях: если Биллу какой-нибудь из шести понравится и он его использует, а потом продаст, парень получает процент. Билл Карриган начал читать:

«Парень и девушка едут в ресторан. На машине написано: „Герман — пожиратель огня“. За окнами ресторана видно, что люди едят при свете свечей.

Парень: „Вроде бы неплохое местечко, чтобы перекусить!“»

Билл Карриган застонал и просмотрел следующую карточку с текстом. И следующую. И следующую. Вскрыл второй конверт. И еще один.

Хуже некуда. Рисовать карикатуры — нелегкий заработок, даже если ты обитаешь в маленьком городишке на юго-западе, где жизнь дешева. Но стоит забуксовать, как… как возникает порочный круг. Как только твои рисунки все реже и реже мелькают в прессе, лучшие сочинители решают, что имеет смысл посылать свои материалы кому-нибудь другому. И ты вынужден довольствоваться крохами с чужого стола, постепенно опускаясь все ниже.

Он вытащил из последнего конверта последний текст.

«Сцена на планете Снук. Император, жуткого вида монстр, беседует со своими учеными.

Император: „Да, я понял, вы придумали, как добраться до планеты Земля, но, скажите на милость, кто захочет иметь дело с этими омерзительными созданиями, которые на ней обитают?“»

Билл Карриган задумчиво поскреб кончик носа. Что-то тут есть. В конце концов, рынок научной фантастики растет просто бешеными темпами. И если ему удастся изобразить этих неземных тварей так, чтобы получилось смешно…

Он взял карандаш, бумагу и начал делать грубый набросок. В первом варианте император и ученые выглядели недостаточно безобразно. Он скомкал бумагу и потянулся за новым листом.

Так, посмотрим. Пусть монстры будут с тремя головами и шестью выпученными глазами на каждой. Руки похожи на обрубки, их тоже шесть. Хм-м, неплохо. Очень длинные туловища, очень короткие ноги. Сколько ног? Ну, сделаем по четыре, передние сгибаются в одну сторону, задние в другую. Вывернутые ступни. А что насчет физиономий, если не считать шести глаз? А вообще ничего. Огромный рот на груди — чтобы между головами не было споров, кому есть первому.

Несколькими быстрыми штрихами Билл нарисовал фон, посмотрел на результат своих трудов и остался доволен. Хорошо, даже слишком. Как бы редакторы не подумали, что читателей затошнит при виде таких жутких чудовищ. Однако сделай он их не столь страхолюдными, и шутка перестанет быть шуткой.

По большому счету, можно сделать их еще омерзительнее. Билл попробовал — получилось.

Он работал над рисунком, пока не решил, что выжал из идеи все до последней капли. Взял конверт и адресовал его своему лучшему редактору — лучшему, по крайней мере, с тех пор, как Билл Карриган «забуксовал». Последний рисунок был продан два месяца назад. Может быть, и этот возьмут. Роду Кори, редактору, нравились карикатуры Билла за некую присущую им чудинку.

Билл Карриган почти и думать забыл об этом своем письме, когда через шесть недель получил ответ.

В конверте лежал рисунок, на котором красным было написано: «О. К. Доводи до ума». И чуть ниже инициалы — «Р. К.».

Он опять будет сыт!

Билл рысью побежал в дом, сбросил со стола остатки еды, книги, одежду и прочий хлам и вооружился бумагой, карандашом и ручкой с чернилами.

Придавив края листа банкой с молоком и немытым блюдцем, он долго смотрел на бумагу, пока не проникся тем настроением, с которым делал первый рисунок.