Артур Кларк - Рама Явленный

– Он _всегда_ мошенничает, – говорил Кеплер. – Я сказал ему, что не собираюсь больше играть с ним, но он ударил меня.

– Врет он, – отвечал Галилей. – Я ударил его потому, что он скорчил мне рожу... Кеплер не любит проигрывать. Если он не может выиграть, значит, можно и окончить игру.

Патрик развел мальчишек и послал их в качестве наказания домой – сидеть по разным комнатам, а потом приветствовал свою мать поцелуем и обнял ее.

– У меня великолепные новости, – Николь улыбнулась сыну. – Сегодня у Ричарда был удивительный гость – Кэти!

Конечно, Патрик захотел узнать все подробности. Николь быстро и точно обобщила все, что видела; сказала, что ее приободрило признание Кэти в наркомании.

– Не надейся напрасно, – предостерег ее Патрик. – Насколько я знаю, она скорее умрет, чем откажется от своего драгоценного кокомо.

Патрик обернулся, и уже собирался сказать близнецам, что они могут вновь приступить к игре, когда к небу взвилась пара ракет, вспыхнувших красными огнями как раз под куполом. Мгновение спустя город погрузился во тьму.

– Пошли, мальчики, – проговорил Патрик. – Пора домой.

– Сегодня уже третий раз, – сообщил Патрик Николь, когда они следом за Кеплером и Галилеем вошли в дом.

– Синий Доктор утверждает, что в городе гасят огни, когда какой-нибудь из геликоптеров поднимается метров на двадцать над вершинами деревьев. Октопауки не хотят рисковать и бояться выдать людям место положения Изумрудного города.

– Как по-твоему, Арчи и дядя Ричард все-таки сумеют встретиться с Накамурой? – спросил Патрик.

– Я сомневаюсь в этом, – ответила Николь. – Если бы он хотел встретиться с ними, то давно бы уже сделал это.

Эпонина и Наи приветствовали Николь и обняли ее. Три женщины недолго поговорили о затемнении. Эпонина держала маленького Мариуса, круглого и счастливого младенца, обитавшего в основном у нее на руках. Она вытерла его лицо платочком, чтобы Николь могла поцеловать.

– Ага, – услышала она за собой голос Макса. – Наша хмурая королева целует слюнявого принца.

Николь повернулась и обняла Макса.

– Что еще остается хмурой королеве, – непринужденно ответила она.

Макс вручил ей стакан с какой-то прозрачной жидкостью.

– Вот, Николь, попробуй: не текила, но ничего лучшего октопауки по моим описаниям сотворить не сумели... Выпей, быть может, чувство юмора вновь вернется к тебе.

– Ну довольно, Макс, – проговорила Эпонина. – Ты хочешь, чтобы Николь решила, что и мы тоже замешаны в этом... Идея в конце концов _твоя_. Мы с Патриком и Наи согласились с тобой лишь в том, что Николь у нас последнее время приуныла.

– А теперь, миледи, – Макс обратился к – Николь, – я хочу предложить тост... за всех нас, абсолютно не властных над собственным будущим. Чтобы мы любили друг друга и были веселы – до конца... каким бы он ни был и когда бы он ни пришел к нам.

Николь не видела Макса пьяным после того, как оставила тюрьму. По его настоянию она пригубила. Горло и пищевод ее обожгло, и глаза ее заслезились: зелье вышло крепкое.

– Ну а перед обедом, – Макс жестом драматического актера развел руками, – у нас будут сельские анекдоты. Они позволят нам наконец расслабиться. Вам, Николь де Жарден-Уэйкфилд, как нашему предводителю по праву предоставляется первое слово.

Николь ухитрилась улыбнуться.

– Я не знаю сельских анекдотов, – запротестовала она.

Эпонина с облегчением увидела, что поведение Макса не задело Николь.

– Это так, Николь, – проговорила Эпонина, – никто из нас не знает... Но познаний Макса хватит на всех.

– Жил да был, – начал Макс несколько мгновений спустя, – фермер в Оклахоме, у которого была толстая жена по имени Свистушка. Звали ее так потому, что, занимаясь любовью, в последний миг она закрывала глаза, складывала губы бантиком и свистела.

Макс рыгнул. Близнецы захихикали. Николь обеспокоилась: наверное, детям не следует выслушивать откровения Макса. Впрочем, Наи следила за своими мальчиками и хохотала вместе с ними. «Расслабься, – велела себе Николь. Ты действительно стала хмурой королевой».

– Словом однажды ночью, – продолжал Макс, – у этого фермера со Свистушкой вышел крупный междусобойчик – то есть драчка, если по-вашему, ребята, – и она отправилась в кровать рано и в ярости. Фермер остался за столом, попивая подлинную текилу. Вечер шел, и он раскаялся в том, что вел себя как распоследний сукин сын, и начал извиняться громким голосом.

– Тем временем Свистушка, теперь уже рассердившаяся снова, так как фермер разбудил ее, поняла, что, когда муж закончит пить, он отправится в спальню и попытается принести извинения в постели. Когда фермер опустошил бутылку текилы, Свистушка выскользнула из дома, направилась в свинарник и притащила с собой в спальню молодую и маленькую свинку.

– Ближе к полуночи пьяный фермер ввалился в темную спальню, распевая свои любимые песни. Свистушка следила за ним из уголка, а в постели была свинья. Фермер снял одежду и заполз под одеяло. Схватил свинью за уши, поцеловал в пятачок. Свинья взвизгнула, и фермер испуганно отодвинулся. «Свистушка, любовь моя, – проговорил он, – неужели ты сегодня забыла почистить на ночь зубы?» Тут его жена выскочила из угла и принялась обрабатывать фермера щеткой...

Все хохотали. Собственная шутка так развеселила Макса, что он не смог усидеть. Николь огляделась. «Макс прав, – подумала она. – Нам это нужно. Мы все так встревожены».

– ... Мой братец Клайд, знал больше деревенских шуток, чем кто-либо другой. С их помощью он ухаживал за Виноной; во всяком случае утверждал это. Клайд все говаривал: дескать, смеющаяся женщина придерживает трусы только одной рукой... Словом, когда мы ходили с ребятами стрелять уток, мы никогда не приносили ни одной поганой крякуши. Клайд заводил истории, а мы смеялись и пили... и скоро забывали о том, что нужно подниматься в пять, а потом сидеть на холоде.

Макс умолк, и в комнате на миг наступила тишина.

– Черт, – продолжил он после недолгого молчания. – Мне вдруг померещилось, что я опять в Арканзасе. – Он встал. – А я даже не знаю, в какую сторону глядеть на этот Арканзас, не говоря уже о том, сколько до него миллиардов километров... – Макс покачал головой. – Иногда, когда мне снится сон – что-нибудь земное, – я думаю: вот она истина, и я опять в Арканзасе. А потом просыпаюсь и все... несколько секунд мне кажется, что сон – это жизнь, которую мы ведем в Изумрудном городе.

– То же самое случается и со мной, – вступила в разговор Наи. – Две ночи назад мне приснилась, что я совершаю свою утреннюю медитацию в хонгпра в доме моей семьи в Лампанге. И когда я произносила мантры [заклинания, молитвы (инд.)], Патрик разбудил меня. Он сказал, что я заговорила во сне. Несколько секунд я не могла узнать его... это было ужасно.