Ричард Морган - Видоизмененный углерод

После чего апофеоз нарастающих голосов: «…из „Домов“… из „Домов“… из „Домов“…» И бесстрастная распечатка у меня в руках:

«Голова в облаках»: аккредитованный на Западном побережье «Дом», реальный и виртуальный продукт, мобильная воздушная установка за береговой чертой…

Я быстро пробежал взглядом текст, чувствуя, что голова звенит так, будто сделана из хрусталя, по которому нежно стукнули молотком.

Навигационные лучи и система наведения направлены на Бей-Сити и Сиэтл. Членство ограничено, разборчивый подход к клиентам. Результаты обычных проверок: ничего противозаконного. Ни одного зарегистрированного уголовного дела. «Дом» действует по лицензии холдинга «Третий глаз»…

Я сидел и думал.

По-прежнему недоставало некоторых кусков. Я словно смотрелся в зеркало, повисшее на зазубренных осколках: достаточно, чтобы получить общее изображение, но до цельной картинки ещё далеко. Я пристально вглядывался в неровные пределы того, чем располагал, пытаясь заглянуть за края, получить общую картинку. Трепп везла меня на встречу с Рей — с Рейлиной — на «Голову в облаках». Не в Европу. Европа была ширмой; мрачная тяжесть базилики специально рассчитана на то, чтобы подавить мои чувства, не дать увидеть очевидное. Если Кавахара замешана в этом, она не будет наблюдать за происходящим, оставаясь на противоположном конце земного шара. Кавахара находилась на «Голове в облаках» и…

И что?

Интуиция чрезвычайных посланников представляет собой форму подсознательного восприятия, усовершенствованную реакцию на мелкий узор, который в реальном мире слишком часто стирают, стремясь получить чёткое изображение. Имея достаточно свидетельств последовательной смены факторов, можно совершить прыжок, позволяющий увидеть целое как некое преддверие настоящих знаний. Работая в этой модели, недостающие части можно дополнить потом. Однако для того, чтобы подняться в воздух, необходим определенный минимум. Подобно старинному винтовому самолету, нужен разбег, а у меня его не было. Я буквально чувствовал, как тщетно подпрыгиваю вверх, судорожно пытаясь ухватиться за пустоту и неизменно падая вниз. Того, что есть, мне недостаточно.

— Ковач?

Подняв взгляд, я вдруг увидел то, что искал. Словно на погасшем экране вдруг появилось изображение.

Передо мной стояла Ортега, держа в руке миксер, с волосами, собранными в свободный узел. Её футболка кричала мне своей яркой надписью.

«РЕЗОЛЮЦИЯ НОМЕР 653».

«Да» или «Нет», в зависимости от того, как прочитать.

Оуму Прескотт:

«Мистер Банкрофт пользуется большим влиянием в суде ООН…»

Джерри Седака:

«Старушка Анемона у нас католичка… Мы охотно берем к себе таких. Порой это бывает очень удобно».

Мои мысли понеслись вперед, словно огонь по бикфордову шнуру, воспламеняя цепочку ассоциаций.

Теннисный корт.

Налан Эртекин, судья Верховного суда ООН.

Джозеф Фири, член Комиссии по правам человека.

Мои собственные слова:

«Насколько я могу предположить, вы здесь для того, чтобы обсудить резолюцию номер 653».

«Пользуется большим влиянием…»

Мириам Банкрофт:

«Мне одной будет трудно отваживать Марко от Налан. Кстати, он кипит от бешенства».

И Банкрофт:

«Неудивительно, если учесть, как он сегодня играл».

Резолюция номер 653. Католики.

Мой рассудок вышвыривал информацию, словно обезумевшая программа поиска, перебирающая огромный список файлов.

Бахвалящийся Седака:

«У нас есть диск с её заявлением под присягой. Клятва полного воздержания, заверенная Ватиканом… Порой это бывает очень удобно».

Ортега:

«Перезагрузка запрещается по соображениям вероисповедания… Мери-Лу Хинчли… В прошлом году береговая охрана выудила из моря одну девочку. От тела почти ничего не осталось, но память полушарий удалось спасти».

Перезагрузка запрещается по соображениям вероисповедания.

Выудили из моря.

Береговая охрана.

Мобильная воздушная установка за береговой чертой.

«Голова в облаках».

Остановить процесс было невозможно. Своего рода лавина сознания. Глыбы реальности, сорвавшиеся и несущиеся вниз, сметая все на своем пути. Но только они не свалятся друг на друга в хаотическом беспорядке, а сложатся в единое целое, реконструируя окончательную структуру, которую я до сих пор не мог разобрать.

Навигационные лучи и система наведения направлены на Бей-Сити…

…и Сиэтл.

Баутиста:

«Все случилось в одной чёрной клинике в Сиэтле… Нетронутые рухнули в Тихий океан… Ортега предположила, что Райкера подставил какой-то высокопоставленный ублюдок…»

— Куда ты уставился?

Слова повисли в воздухе, словно стержень во времени, и вдруг время развернулось на этом стержне назад, и в образовавшемся дверном проеме оказалась Сара, просыпающаяся в кровати в номере дешёвого отеля Миллспорта, под раскаты выстрелов с орбитальных станций, сотрясающих стекла в расшатанных оконных рамах, а за всем этим коптеры, вспарывающие несущими винтами ночную темноту, и смерть, караулящая нас за ближайшим углом…

— Куда ты уставился?

Заморгав, я обнаружил, что по-прежнему таращусь на футболку Ортеги, на выпирающие под ней изгибы тела и броскую, кричащую надпись на груди. Веселая улыбка на лице Ортеги начала бледнеть от тревоги.

— Ковач, что с тобой?

Снова заморгав, я попытался перемотать несколько метров пленки, которую зафиксировал поток сознания, запущенный надписью на футболке.

Страшная правда о «Голове в облаках».

— С тобой все в порядке?

— Да.

— Есть будешь?

— Ортега, а что, если я… — Обнаружив, что у меня сперло в горле, я сглотнул подступивший комок и начал сначала. Я не хотел говорить это; против этого возмущалось все моё тело. — Что, если я смогу вытащить Райкера с хранения? Я имею в виду, навсегда, вчистую? Снять обвинения, доказать, что в Сиэтле его подставили? Для тебя это что-нибудь значит?

Первое мгновение Ортега смотрела на меня так, будто я заговорил на не понятном ей языке. Затем, подойдя к окну, она осторожно уселась на подоконник, лицом ко мне. Какое-то время она молчала, но я прочел ответ в её глазах.

— Ты чувствуешь себя виновным? — наконец спросила Ортега.

— В чём?

— В том, что произошло между нами.

Я едва не рассмеялся вслух, но у меня в душе осталось слишком много внутренней боли. Поэтому я сдержался. Гораздо труднее было справиться с неудержимым желанием прикоснуться к Ортеге. В течение последних суток оно накатывалось и отступало приливами и отливами, никогда не исчезая полностью. Глядя на изгибы её бедер и груди, я настолько отчётливо ощущал, как она извивается в моих объятиях, словно мы находились в виртуальности. Моя ладонь помнила форму и тяжесть упругой груди Ортеги, будто эта оболочка всю жизнь только и занималась тем, что держала её. Взглянув на Ортегу, я поймал себя на том, что мои пальцы изнывают от желания пройтись по линиям её лица. Во мне не было места для вины, не было места ни для чего, кроме этого чувства.