Василий Головачев - Реквием машине времени

— Хватит, — повторил он чеканно, резко. — Смерть приходит тогда, когда нет сил бороться за жизнь. Нужно искать. Нужно отправить наших людей туда, где они пока что не бывали. Во все края до пределов Мира. Быть может, найдутся те, кто знает больше. Легенды о таких людях кружат давно, но никто не удосужился их проверить. Нужно проверить. Я всегда говорил, вы помните, что глупо считать вершиной творения самих себя. Будем искать. Кто смеет говорить, что все потеряно, не шевельнув и пальцем ради установления истины? Кто посмеет? Молчите? И правильно. Ответить нечего. Нужно искать выход.

Наверное, его очень уважали — никто не возразил этим словам. Анастасия видела, как тревога и страх, уйдя глубже, тем не менее растворяются и слабеют, не достигнув того рубежа, за которым все сминает паника. Даже Капитан выглядел так, словно сбросил с плеч тяжелую ношу. Ей самой стало чуточку легче. Старцк не дал передышки, он, как догадывалась Анастасия, стремился раз и навсегда взять инициативу, указать цель и уже не сворачивать с избранного пути. «Железный человек», — подумала она с уважением и прямо-таки детской радостью.

— Кто желает что-нибудь предложить? — говорил тем временем старик. — Прежде всего пусть говорят те, кто ездил к Янтарному Берегу, на север, на закат.

Что-то переменилось, и настрой стал деловым.

— Ходят упорные слухи, что где-то живет очень могущественный народ, — сказал тот, кого называли Станом, человек средних лет с обветренным лицом путешественника. — Чем ближе к Янтарному Берегу, тем сильнее слухи. Сейчас приходится сожалеть, что мы мало заботились о собирании слухов и отделении правды от вымысла. Говорят, что те, неизвестные, умеют летать по воздуху. Говорят о каком-то холодном огне, странных звуках и запретных местах. Бережане в основном говорят, а бережане, сами знаете, трудный народ… У них подмечали странные вещички, какие им самим нипочем не сделать.

— Вот это уже интереснее, — сказал Капитан. — Лично у меня большой интерес вызывают те штуки, что у вас зовутся Бродячей Десяткой, или Плывущими Звездами. Я за ними долго наблюдал. И пришел к выводу, что никакие это не звезды. Вокруг Земли существует некое изделие рук человеческих. В наше время туда, в небо, умели забрасывать разные штуки, иные с людьми внутри. Но, как я понимаю, они слишком огромны. Что-то тут не вяжется, никак не могу догадаться…

— Ты можешь говорить понятнее? — почти крикнула Анастасия.

— Не могу пока. Очень долго объяснять, что я имею в виду. И ничего это сейчас не прояснит. Мне бы простенькое радио, послушать эфир, хотел же, когда вылетали, транзистор прихватить…

— Довольно, — сказал старик. — Боюсь, здесь уже начинаются вещи, о которых ты нам должен будешь рассказывать до утра. А это ничему не поможет и ничего не изменит. Лучше собирайся в дорогу. Ты ведь не откажешься поехать на разведку? А ты, Анастасия?

— Хоть сейчас, — сказала Анастасия.

— Рано. Еще предстоит покопаться в книгах, поискать упоминания, разобраться с легендами… Осторожно поговорить с людьми, со всеми, кто ездил с торговыми караванами. И побыстрее готовить обоз. Придется еще выдумать убедительную причину, почему этот обоз отправляется раньше обычного. Подберите самых надежных в сопровождение. И чтобы ни одна живая душа… — он обвел всех таким взглядом, что у Анастасии похолодело внутри. — Пока что мы не имеем права взваливать на людей такую ношу. Или кто-то думает по-другому?

Но все молчали.

— Тогда — совет окончен. Сейчас распределим, кто чем займется.

Пока он называл незнакомые Анастасии имена и раздавал поручения, она сидела, не шевелясь. По правде говоря, ей больше всего хотелось проснуться. Вот и поехала за Знаниями. Вот и обрела. Вот и повзрослела в одночасье. Как же ей, оказывается, легко жилось до сих пор, какими кукольными были горести и беды, какими смешными опасности…

И все же не верилось, не могла проникнуться. Умом понимала, и сердце заходилось в тревоге, смертной тоске, но в сознание все равно не вмещалось, что существует такая вещь, как гибель всего мира, оказавшегося не плоским, а круглым и таким огромным, что она и поверить не могла. Необозримые расстояния, исполинские глыбы, гигантские огненные шары, чудовищные дали. Нет твердой опоры, единственной точки, на которой держится мир, земля уходит из-под ног, падает в бездну…

Голова закружилась от всей этой необозримой сложности, шалых миражей, и Анастасия вцепилась в резные подлокотники, чтобы не соскользнуть в черную пропасть…

— Настенька! Плохо?

Она медленно открыла глаза, слабо улыбнулась, глядя на него снизу вверх с детской надеждой.

— Фу ты, черт! — Капитан облегченно вздохнул, погладил ее по щеке. — А бледная, как стенка…

— Ты тоже, — сказала она тихо.

— Что?

— Тоже бледный.

Капитан сел на подлокотник кресла, прижал ее голову к груди.

— Ну конечно, — сказал он глухо. — Побелеешь тут. Это надо же — атланты держат небо. Я всегда считал, что это невыносимо тяжкая работа…

Самое странное, что она почти сразу успокоилась. Говорят, так бывает с очень большим горем — за некой чертой оно вдруг разрастается настолько, что уходит из тебя, заполняя весь мир, а ты впадаешь в понурое безразличие. Когда они вернулись домой из башни звездочетов, то нашли успокоение в какой-то шалой, исступленной нежности. Но потом Анастасии приснился кошмар — Луна, багровая и чисто-прозрачная, словно отлитая из стекла и вымытая с мылом, величаво и беззвучно плыла над самыми крышами, над яркими флюгерами, угрюмыми зубцами башен, коньками теремов — и крыши отрывались, взмывали в небо, но не рассыпались, а вереницей, углом плыли вслед Луне. «Как журавлиный клин в чужие рубежи», — то ли это сама Анастасия сказала во сне, то ли это звучало вокруг нее. «Как журавлиный клин», — повторила она во сне, попробовала на вкус эти странные, непонятные слова, глядя вслед веренице крыш, ставшей уже бесконечной, почувствовала, что ей невыносимо страшно и пора просыпаться, иначе сердце не выдержит.

Анастасия проснулась. Медленно осознала, что это был сон, а за окном близится рассвет. Слова еще стояли в памяти, и, чтобы они не забылись, не растаяли с пробуждением, Анастасия почти беззвучно пошевелила губами:

— Как журавлиный клин в чужие рубежи…

Рядом, не поднимая головы от подушки, метался Капитан, и с его губ срывались тихие бессвязные выкрики — он кого-то остерегал, кому-то приказывал, звал каких-то шмелей, то и дело вспоминал цветок — черный тюльпан. Анастасия в жизни не видела черных тюльпанов — только синие и красные, в оранжерее Императора.

— Ну тихо, тихо, — шепотом сказала она, отвела с лица рассыпавшиеся волосы, наклонилась над ним и осторожно поцеловала в лоб, едва прикоснувшись губами, чтобы не разбудить. — Все тихо, все спят…

Он тяжело задышал, потом тело расслабилось, дыхание понемногу стало ровным, он повернулся к стене и засопел ровно и спокойно. Анастасия, не глядя, протянула руку, нащупала зашуршавшее платье и выскользнула из-под одеяла. Подошла к окну. Стояла та неуловимая утренняя пора, когда темнота уже не ночь, а рассвет еще не день, и розовая полоска на восходе не шире лезвия меча…

— Княжна Анастасия, — шепотом сказала она своему отражению, едва различимому в темном стекле.

Отражение молчало, как ему и полагается. Замки, узкие улочки и звон мечей показались такими далекими, словно их и не было вовсе. Никогда. И Луна, к счастью, уже опустилась за горизонт. Анастасия ее теперь ненавидела.

— Взрослеем? — сказала она отражению. — А дела-то крутые…

Отражение промолчало.

Верстовой столб 15. АТЛАНТЫ ДЕРЖАТ НЕБО

Так страшно исказить в поспешности горячей

единственную суть земного естества.

Но даже если вдруг я окажусь незрячей,

я все ж посмею БЫТЬ — поскольку я жива.

Анастасия чуточку раздраженно постукивала о пол каблуком и слушала звон шпоры. Ольга задерживалась. Капитан уже нетерпеливо насвистывал во дворе что-то бодрое, держа под уздцы заседланных коней, а Ольги все не было.

Появилась наконец. Но не в прежней одежде, как Анастасия, — в белом платье, бледная. Упорно отворачивала от Анастасии глаза — взгляд метался, как птица над разоренным гнездом.

— И как это понимать? — спросила Анастасия даже не удивленно-вяло. Что-то такое она начинала подозревать, но до конца не верила. — Остаешься здесь, что ли?

— Анастасия, пойми, я… Можешь считать меня дрянью, предательницей, но я… — лицо Ольги вдруг переменилось, она дерзко и решительно подняла голову. — Да, можешь считать кем угодно, если ты так глупа! Вся наша Счастливая Империя, все наши рыцари, уклад, беспамятье, пять дурацких звезд — да пропади пропадом этот вздор! Я выхожу замуж, и я хочу жить здесь. И вам обоим бы советовала…