Александр Казанцев - Льды возвращаются

— Что вы можете знать! — перебила я. — Что вы можете понять в моей душе!.. Вам нужно полное признание? Вы получите его. Но спешите! Сил у меня осталось немного.

— Может быть, признание нужно вам самой, Эллен.

— Так почему же вы не схватили меня раньше? Почему позволили мне действовать, как вы, вероятно, считаете, во вред вам?

— Видите ли, товарищ Сэхевс…

Он так и назвал меня. Я вздрогнула. Кто он? Почему он назвал меня советским словом «товарищ» и американским моим именем?

— Видите ли, товарищ Сэхевс. Есть мера вреда, который мог быть вами нанесен. Вам удалось только сообщить на несколько часов раньше секрет производства «Б-субстанции», который потом объявлен был Советским правительством всему человечеству. Можно было узнать вас как агента N 724…

— Конечню, Марта уже все рассказала вам!

— Можно было узнать под кличкой Марта, но важнее было узнать вас со всеми вашими думами и чаяниями, узнать вас как Елену Шаховскую и, что особенно важно, как Эллен Сэхевс.

— Вы хотите сказать, что поняли меня до конца?

Он отрицательно покачал головой:

— Многое осталось неясным. Вы пожелали сохранить ребенка, что не рискнула бы сделать рядовая резидентка… Вы не хотели продолжать работы с Буровым, хотя именно ради этого вас перебросили из-за океана. Вы даже отвергли его любовь, хотя могли обрести власть над ним… И в то же время вы передавали через свою дублершу донесения…

— А вы знаете, что я передавала? — шепотом опросила я.

— Да. Это было странно. Вы вводили в заблуждение своих хозяев.

Я облегченно вздохнула.

Он положил свою руку на мою. У него были длинные пальцы музыканта, нервные и нежные. Мне было приятно его прикосновение.

— Товарищ Сэхевс, я хотел бы, чтобы вы оценили доверие тех, кто поверил в вас.

— Товарищ Сэхевс… — прошептала я. — Как обязывает ваше обращение…

— Да, оно обязывает вас окончательно отречься от тех, кому вы служили…

— Вы, придумавшие меня!.. — с гневом воскликнула я. — Вы… вы… Вы ничего не знаете!.. Я никогда им не служила!.. Слышите? Никогда! И я хочу, чтобы Буров… чтобы Буров знал это!..

— Он слишком плох… Ему стало хуже, когда он узнал о вашей болезни, Эллен. Бюллетени о его здоровье печатают все газеты мира. Лучшие медицинские светила консультируют с помощью телевизионной связи лечащих его врачей. На самолетах в Москву шлют новейшие препараты, созданные в различных странах, чтобы продлить его дни… Так же, как и ваши, Эллен.

— Но они кончатся, все равно кончатся эти последние его и мои дни!.. Ведь проблема рака не решена!.. Пусть приговорена к смерти я… Но он!.. Как можно допустить его гибель?!

— Когда вам будет немного лучше, вы сможете увидеться с Буровым.

— Где?

Он тепло улыбнулся:

— В обычном месте. Под пальмами в зимнем саду, который устроили в коридоре клиники.

— Как? — почти ужаснулась я. — Разве я не в тюрьме? А это? — указала я на солнечные блики на полу.

— Это жалюзи, — улыбнулся он. — Ведь прутья решетки не делают горизонтальными.

И он легонько пожал мою руку.

Я села на кровати, чтобы посмотреть на него сияющими глазами. Но мне сразу стало плохо.

Он помог мне лечь, подоткнул одеяло. Я закрыла глаза. Мне было приятно ощущать его заботу. И я смотрела на него, не поднимая ресниц. Я даже не могу объяснить, как я мокла его видеть. Он опять неслышно прошел, как бы над полом. Улыбнулся мне с порога и исчез.

Миндалем пахли орхидеи, поставленные в моей палате. Кем? Я не смела спросить медицинскую сестру, дежурившую у моей кровати, кто приходил ко мне. Но все-таки решилась.

Она пыталась вспомнить. Оказывается, ко мне приходили все те медацинские светила, которые прилетали в Москву, чтобы помочь Бурову. Она старательно описывала мне английского профессора Уайта. Он был высок и широкоплеч и не носил белой шапочки, о он был без бороды. В очках был француз Шелье, знаменитый онколог, но он не знает ни слова по-русски, с ним была переводчица!.. Американец? Да, их было двое. Они приходили вместе. Профессор Стайн и доктор Шерли. Они привезли с собой сложную аппаратуру, которую сейчас готовят к действию.

И вдруг мне в голову пришло, что это я вызвала их всех, чтобы помочь Бурову, я, исступленно напрягавшаяся для первого в моей жизни телепатического сеанса! Я могла бы спросить сестру о том, объявило ли Советское правительство о болезни Бурова, но я не спросила. Мне хотелось думать, что я, на этот раз для чьего-то блага, еще раз опередила официальное сообщение…

Сестра не могла понять, почему я плачу, утешала меня.

Я уже знала, что маленького Роя взяли к себе Веселовы-Росовы, что над ним хлопочет Лю, соперничая со своей мамой.

Значит, Марта исчезла…

А я?… Меня не трогали… Потому ли, что конец мой уже ясен, или… или позволили самой найти свой путь? Но ведь они же ничего не знают обо мне!..

— Но Буров… Буров!. Он должен знать все!.

Мне нужно было увидеть Бурова! Я умоляла об этом.

Мне мягко разъяснили, что это невозможно. Он уже не встанет. Его поддерживают какими-то сильнодействующими средствами.

Но я не могла уйти из жизни, не открыв ему всего…

Однажды в белом халате вошел высокий тощий человек, может быть, врач-ординатор или студент-практикант, с выцветшими бровями и веснушчатым лицом. Я его не видела прежде. Он наклонился ко мне и сказал:

— Простите, товарищ… я по поручению Бурова.

Он так и оказал — «товарищ»… А может быть, даже назвал меня Оэхевс. Или мне только хотелось этого?

— Буров просил… Ему сейчас очень плохо… Но ему все же разрешили увидеть вас.

— Меня? — не веря ушам, спросила я.

— Да. Я отвезу вас в кресле. Постарайтесь быть бодрой.

И снова Мне показалось, что он добавил или хотел добавить «товарищ Сэхевс»… Почему в кресле? Ах да, я ведь уже не умею ходить!..

Я заволновалась. Сестра дала мне зеркальце. Я попудрилась, ужасаясь своему виду.

Ординатор словно в ответ сказал:

— Он едва ли сможет рассмотреть вас. Он чуть тлеет…

Боже мой!. Буров… и тлеет!..

И все-таки я даже намазала губы, сделала прическу такой, какую Буров больше всего любил, «помпейскую», как он говорил, — высокую, зачесанную с затылка наверх.

Кресло на колесах уже ждало меня. Я ведь уже не умела ходить… Ординатор легко взял меня на руки и посадил в него. Он был очень силен, этот жилистый «лейтенант», как я его мысленно прозвала.

Он. покатил меня по знакомому коридору с пальмами. Здесь мы «тайком» встречались когда-то с Буровым…

Меня ввезли в его палату.

Под одеялом лежал огромный человек, но на подушке виднелось лишь подобие лица, напоминавшего теперь кость… Еще свет падал так, что глазницы казались черными и пустыми.