Елена Ворон - Без права на смерть

— Кого я вижу! Лоцман, вы переловили своих бродяг?

— Почти. Одна Лусия осталась.

— Это не самое страшное. — Мария поглядела на поднос. — Может, кто кофе хочет?

— Таи не прочь, — заявил летчик, который взял под свою опеку провинившегося Ловца. — Заходите сюда, пожалуйста.

Мария с опаской приблизилась к границе мира — и прошла ее, не заметив; опустила поднос на стол, где лежала маска с ядовитым газом. Осведомилась с любезной улыбкой:

— Вы правда любите кофе?

— Понятия не имею. Возможно. — Замкнутое, отчужденное лицо Таи смягчилось: перед ним стояла его собственная Богиня.

Охранитель мира порадовался, что Ловцу не пришло на ум пасть перед Марией на колени, как это сделали актеры Поющего Замка при виде Анны. Он придвинул к столу пару имеющихся складных стульев; Шестнадцатый сходил в соседний дом и принес еще два.

— Присаживайтесь. — Мария села к столу, налила в чашку кофе. — Таи, вам с сахаром? И со сливками, конечно. — Богиня подала Ловцу чашку. Ее зеленоватые глаза блестели. — Ах! Вы не представляете, до чего приятно оказаться в компании молодых интересных мужчин. Ну, вы мне в сыновья годитесь, — она с шутливым пренебрежением махнула рукой на Лоцмана с пилотом, — а Таи для меня — в самый раз. — Она с шальной улыбкой обняла Ловца за плечи.

Он молча цедил кофе. Не похоже было, чтобы угощение ему нравилось. Мария обвела всех искрящимся взглядом:

— Что-то вы, друзья мои, приуныли?

— Мы господина Мейера вспоминали, — уклончиво отозвался Лоцман.

— Нашли чем голову забивать! Чепуха это всё.

— Не скажите, — возразил Шестнадцатый. — Издатель — страшная сила.

— Ну… Пауль как издатель не вечен. Он ведь что хочет? Скармливать читателю книги, которые идут вразрез с нравственными законами. А это, дорогие мои, законы природы — и против них не попрешь. Мораль формировалась на протяжении сотен тысяч лет, она сидит у нас в генах. Это называется инстинктивными, или генетическими, программами и запретами, которые создал естественный отбор. Например, материнский инстинкт, любовь ко всем маленьким — детям, щенкам, котятам; это запрет бить женщин и детей, запрет убивать себе подобных… Таи, я вам налью еще чашечку?

— Будьте добры. Но без сахара.

— По-моему, люди только и делают, что убивают друг друга, — заметил Шестнадцатый. — А генетическая программа молчит.

— Молчит, — согласилась Мария. — Я вам поясню отчего. Начнем с животных — с тех, кто от природы сильно вооружен. Скажем, волк. Он одним ударом разорвет горло или брюхо оленю, но в драке с другим волком этот прием не применит. Знаете, как дерутся волки? Бьют зубами по губам. Дерущиеся львы бьют, представьте себе, по ушам. Больно — жуть, но ни один лев от этого не умер. Я повторю: это касается сильновооруженных видов.

— Сдается мне, что человек вооружен сильнее прочих, — сказал Шестнадцатый.

— Ошибаетесь, друг мой: мы говорим не об оружии вообще, а о том, что дано от природы. У нас нет когтей, рогов и клыков. Если двое людей дерутся голыми руками, один из них устанет и отступит прежде, чем другой его убьет. Поэтому у человека почти нет врожденных ограничений для действий в драке, а наши запреты «не убий» и «не бей лежачего» слабы, их легко перебивают природная агрессивность, мстительность. И когда человек изобрел оружие, он оказался редчайшим существом на Земле — убивающим себе подобных.

Мария помолчала, всматриваясь в хмурые лица Лоцмана и пилота.

— Когда говорят об упадке нравственности, я сохраняю известный оптимизм, — продолжала она. — Мне верится, что наши генетические программы выстоят и нравственность возродится. Как уже не однажды бывало. Но поскольку наши инстинкты от природы слабы, их необходимо поддерживать воспитанием. Литературой, искусством… религией в том числе, поскольку нравственные заповеди пророков — это и есть вынесенные из подсознания и словесно оформленные инстинкты.

— Иначе говоря, — произнес Лоцман, — господин Мейер с романами нового типа топчет и без того хилые программы.

Мария кивнула.

— Так, мальчики. — Она приподняла тяжелую джезву и стукнула ею по столу, точно судейским молотком. — Я читаю вам лекции, а вы сидите с похоронным видом и стараетесь быть вежливыми. Что стряслось?

Лоцман и пилот переглянулись. Таи вертел в руках пустую чашку, рассматривал разводы гущи на дне.

— Кажется, дело серьезное. Лоцман, я имею право знать?

— Это к вопросу о программах. Таи запрограммировал кого-то из писателей, чтобы они убили Ителя.

Ловец поднял на охранителя мира глаза. Мария растерялась.

— Что? Когда?..

— Сегодня, — сказал Таи.

— Вы с… с ума сошли? Господи! Запрограммировал? Кого?

— Троих, которые живут к нему поближе, — ответил Ловец.

— То есть… — Мария соображала, — Бенедикт, Элеонора… Кто там еще? Бог мой, не вспомнить. Их же посадят в тюрьму! Таи, как вы могли?!

— Роль у него такая, — зло бросил Лоцман. — Убивать людей чужими руками.

— А отчего никто не поинтересуется здоровьем драгоценного Ителя? — спросил Таи. — По-вашему, если этих олухов запрограммировать, они тут же побегут и выполнят что надо?

Лоцман откинулся на спинку кресла.

— И ты, тварь нелетная, столько времени морочил нам башку! — возмутился Шестнадцатый.

— Я не морочил. Меня не спрашивали.

«Кис намеревалась рассказать, да не успела — удрала от Богини», — подумал Лоцман. Она же начала: «Ведь всё кончилось…» Подразумевалось, что благополучно. Ну, Ловец, Змеев сын! И всё это время молчал.

— Милтон со Стэнли перепрограммировали тех писак. — Таи налил себе в чашку чистых сливок. — Бесценный Итель может спать спокойно.

— Поседеешь с вами, — выдохнула Мария. — То есть уже не поседеешь, а полысеешь… Таи, попробуйте сахар — там внутри, под песком, лежат кусочки. Да-да, ройте ложкой. Ну, знал бы Пауль! Призадумался бы. — Она вскочила со стула, склонилась над Ловцом и, в приливе чувств, прижала его голову к груди. — Таи, я при свидетелях обещаю: когда стану писать «Последнего дарханца», роль у вас будет самая благородная.

— Спасибо. — Таи вежливо высвободился. — С ролью я как-нибудь управлюсь, а вот что на весь поселок, простите, одна женщина — так это сущее издевательство.

Мария пару секунд соображала, потом засмеялась:

— Таковы были условия игры.

— Это для вас игра. А для нас — жизнь. Благодарю за кофе. — Он поставил чашку на поднос, давая понять, что разговор окончен.

Мария улыбнулась и провела рукой Таи по волосам — с таким выражением лица, словно гладила черного ягуара.

— Суровый какой. Лоцман, я хочу вас попросить. Раз с Паулем всё обошлось, можно, я приглашу Таи к себе? Я бы показала ему город, море. Наши книги.