Михаил Тырин - Семьи.net (сборник)

Это было последней каплей.

– Что ты сказал, хомячок?

Лидер экипажа-А окончательно потерял голову. Схватил сопливого хомячка за грудки, тряхнул, потащил к стенке, прижал. Треснула, отлетев, пуговица, потом еще одна. «Наряд так наряд», – подумал Макс, примерившись дать в ухо. Хомячок брыкался, но слабо; хрипел, цеплялся за руку. «Что это у него за шнурок?»

– Макс! Не надо! – визжал позади кто-то и тащил за куртку.

В руке у Макса оказался шнурок, на нем железка. Увидев, что это такое, лидер ашек разжал кулаки. Тут же получил еще один толчок в грудь. Не глядя, отпихнул того, кто повис на плечах.

Миклуха глядел зверем, одной рукой шарил по стене, другою пытался спрятать под майку висевший на шнурке ключ. Ждал нападения, но Макс, присунувшись снова, пальцем не тронул. Прошептал внятно:

– Шатун? Прячь быстрее, зенки по углам.

– Экипаж-Б, строиться! – отчаянно выкрикнула Люся.

Максим, повернувшись к ней, сказал с досадой:

– Спокойно, лидер, не трону я твоего бешку.

Затем, мельком глянув на часы – и правда ведь, пора! – скомандовал:

– Строиться, ашки!

Миклуха искал вторую пуговицу. Максим подобрал, подал и шепнул, придержав новичка за руку: «После обеда в коридоре столовой. Два слова». Сказал и метнулся к правому флангу. Увидел в дальнем конце коридора обоих кураторов.

– Экипаж-А, смирно! – крикнул он. Подумал при этом: «У Шатуна порвана куртка. Дед Марчелло засечет».

– Дал бы ему в рыло, – углом рта сказал стоявший смирно Дым. – Наряд на камбуз, делов-то.

– Это Шатун, – ответил Макс.

– Что?!

– Заткнись. После поговорим.

Рапорты лидеров кураторами были приняты благосклонно. Как ни странно, дед Марчелло не заметил явных повреждений, нанесенных лидером ашек новому члену экипажа-Б.

– Передай Манго для Джея, – шепнул Макс по дороге в столовую Дыму. – Пусть готовит ящик.

Антон Сергеевич знал, что дети называют его дедом Марчелло. И, конечно, он заметил, что у одного космодесантника не хватает двух пуговиц, а два других шепчутся в строю. Понял он и то, что Чижова солгала, докладывая. Разумеется, было происшествие, нетрудно догадаться какое. «Дети доросли до триангуляции, – думал он. – Ужасно прекрасный возраст. Не мое дело, но Марс запросто может сунуть нос. Или нет? Ладно, что толку гадать: сунет – не сунет, плюнет – поцелует. Посмотрим, что будет завтра в директивах. Ваня прав, неприятности мне сейчас ни к чему».

За обедом он специально сел так, чтобы не видеть детей. Ел через силу, слушал Горбунову – та устроилась напротив, энергично разделывала отбивную, рассказывала что-то о сетевом семинаре по волновой психотехнике. Новые какие-то низкоамплитудные излучатели, точечное вмешательство, плато Гаудино-Ашбаха, купирование инкапсулятов… «Инструментарий – дело хорошее, – рассеянно думал Марченко, – но… Размахиваете этими излучателями вслепую, авось что-то выйдет. Там обрежете, здесь купируете, потом каетесь – ах, извините, вышло плато Гаудино-Ашбаха. Удивляетесь потом: где ребенок? Был же где-то тут, в воде. Выплеснули».

– …нарушаются вторичные связи… – беззаботно болтала игротехник Машенька.

– Вот именно, – перебил Марченко. Тарелку отодвинул, взялся за стакан. – Понимаете, Маша, резать связи – дело нехитрое. Гораздо сложнее понять, какие первичные, какие вторичные. Мы с вами, положим, как-то их обозначим, расставим приоритеты, обрежем, вытряхнем сор. А вдруг из этого сора… Темная штука – память. Есть ли в ней вообще что-то вторичное?

– Первичное, вторичное! – вмешался Вишняков. – Чепуха. Есть безусловно вредное, вот что важно.

«Когда он успел подсесть?» – подумал Марченко и занялся компотом в надежде, что разговор увянет сам собой.

Но куратор ашек, основательно подкрепившись, был настроен поговорить.

– С раннего детства видят вокруг всякую мерзость, просто барахтаются в ней. Семьи! Вы видели, что творится в этих семьях? Вот скажите мне, Антон Сергеевич, почему, перед тем как усадить за руль, учат водить, заставляют сдать на права, окулиста пройти, психиатра и нарколога, а перед тем как…

– Детей иметь, кому ума недоставало? – пискнула Маша, глянув искоса на пока еще бездетного Вишнякова.

– Вот именно, – надувшись, буркнул тот. – Если кто-нибудь спьяну или под дозой лезет за руль, мы возмущаемся: убийца! Отобрать права! А бухого в подкладку производителя готовы чуть ли не на руках носить. Демографический благодетель! Всю бытовую пакость надо резать под корень. Сор говорите? Отрезать и выкинуть, а затем с чистого листа…

– Пробовали уже, – перебил Марченко, оставив компот. Стал выбираться из-за стола в надежде, что разговору конец, но не тут-то было.

– Это не причина, чтобы не попробовать еще раз. Вечно вы брюзжите, Антон Сергеевич, все вокруг у вас получаются виноватыми, а сами вы?

– Что – я?

– У вас в экипаже новенький, кажется? Судя по тому, что я видел, в памяти у него куча сорных связей. И что же? Вы приняли его под опеку, указали спальную ячейку, сегодня он ляжет спать…

– Я не желаю публично обсуждать чужие связи и вам не советую, – зло отрезал Марченко и направился к выходу.

– Нельзя жить в обществе и быть свободным от связей, – сказал в спину ему куратор экипажа-А.

«Что со мной сегодня? – потерянно думал Антон Сергеевич. – Склочничаю, брюзжу. Прав он, между прочим. Мальчишку я принял и сам указал ему место, где с его памяти снимут сегодня стружку. И что? Не я, так другой кто-нибудь. Какая разница? Система. Нельзя жить в системе и быть свободным от… Полез в проект за Валеркиным домом, теперь нечего кочевряжиться, сам виноват. Взялся резать чужие связи, чтобы спасти свои, режь. Мера за меру. Как бодро Марсик с нами управляется! И это ведь не только здесь. По всей стране. Если так пойдет дело, скоро он все горизонтальные связи вырежет подчистую, оставит одни вертикальные. Когда в обществе не остается горизонтальных связей, оно превращается в… Куда я бегу?»

Антон Сергеевич сдержал шаг и в кураторскую вошел степенно. Уселся за терминал, стал просматривать последние директивы воспитательной системы «Марс-26».

В двадцать один пятьдесят по местному времени в гигантском спальном отсеке гам, шум и муравьиное копошение. Спальные ячейки в четыре яруса, рядами, как почтовые ящики многоквартирного дома.

Кто-то стегнул Миклуху полотенцем между лопаток, он оглянулся… Толкучка у входа в душевые, мелюзга, второй или третий уровень. Что с них взять, с малявок?

– Четыре-двенадцать, – сказал кто-то позади.

Миклуха крутнулся на месте. Йорик? Да нет, не похоже.

Юра Чернов о чем-то болтал с Манохиной, та смеялась. Но не показалось же, кто-то назвал номер! Четыре-двенадцать.