Андрей Буторин - Червоточина

Больше всего его удивили сами «черви». Теперь они вовсе не походили на своих аналогов в мире живой природы. Сейчас они, скорей, напоминали жирные хлопья сажи, беспорядочно летающие по комнате, возникающие ниоткуда и тающие без следа через короткое время.

А отец, казалось, вовсе ничего не делал. Он просто стоял, засунув руки в карманы джинсовки, и молча смотрел на эти черные хлопья. Юрс же пристально глядел на отца, изредка кивая своей большой головой. Похоже, он в отличие от Ничи прекрасно видел, что именно делал отец, который вскоре вынул из карманов руки, обернулся и сказал:

– Вот и все.

– А что все? Они что-то никуда не торопятся, по-моему.

Но стоило ему это сказать, как «хлопья сажи» повели себя иначе. Они даже внешне снова стали напоминать прежних «червей», извиваясь в жутковатом танце длинными черными лентами. Их становилось все больше и больше. Часть переплетающихся между собой «лент» потянулась к отверстию, в которое только что залез сюда Нича, остальные заструились к дыре в противоположной стене.

– А остальные квартиры? – спросил Нича.

– Не переживай, – ответил отец. – Все учтено. Никто, как говорится, не уйдет обиженным. Сейчас мои мальчики разлетятся по всем зонам, и людям ничего иного не останется, как придти сюда. Точнее, прилететь. Переместиться. Мальчики их этому тоже научат.

– Почему мальчики?

– Девочки, по-моему, выглядят чуть красивей, – подмигнул отец. – Кстати, что у тебя с Соней? Серьезно или как всегда?

– Серьезно, – буркнул Нича. – Можно подумать, я бабник какой…

– Да ладно тебе дуться, – боднул его плечом в плечо отец. – Все нормально. Мне Соня понравилась. Думаю, маме тоже понравится. Наконец-то ее обрадуешь.

– Вернуться бы еще!.. – вырвалось со вздохом у Ничи.

– Теперь вернешься, – сказал отец. – Все будет хард-рок.

«А ты?» – едва не вырвалось у Ничи, но он почему-то испугался задавать этот вопрос.

– Ну, – потер отец руки, – пойдем заберем Соню и двинем встречать гостей.

Соня к их возвращению более или менее успела привести себя в порядок и даже поставила кипятить чайник.

– Я не хочу, – помотал головой отец. – Да и людей встречать нужно. А вы отдохните, почаевничайте не торопясь. В любом случае, думаю, около часа у нас есть, пока поезд прибудет.

Но рассиживаться Ниче не хотелось. Соня тоже выглядела возбужденной, то и дело бросала взгляд на дверь. Так что чай, хрумкая найденными сушками, они пили торопливо, вовсе не ради отдыха, а чтобы утолить элементарные голод и жажду.

Закончив скромную трапезу, оба одновременно вскочили и быстро направились ко входной двери. Шедшая впереди Соня внезапно остановилась.

– Слушай, – обернулась она к Ниче. – А куда мы идем? Мы же сейчас неизвестно где выйдем, а нам нужно в ту зону, где поезд. Ты хоть примерно помнишь, в какой стороне та квартира?

Нича почесал затылок.

– Не-а… Дали мы с тобой маху. Надо было с батей идти. Теперь мы с тобой долго плутать будем.

На Сонином лице застыло вдруг странное выражение. Она будто к чему-то прислушивалась. Потом встрепенулась и дернула его за рукав:

– Пошли! Я знаю куда.

– Откуда?

– Все оттуда же, – без доли иронии ответила Соня. – Лучше не спрашивай, все равно я ответа не знаю. Но ведь нам не это важней знать, а то, куда идти, правда?

С любимой трудно было сейчас не согласиться, и он просто кивнул.

А идти оказалось не так уж и далеко – всего три квартиры, включая одну «червивую», бывшую теперь абсолютно пустой.

Еще перед тем, как пролезть в последнее отверстие, Нича услышал звуки музыки. Играл любимый отцовский «Deep Purple».

Самого отца и, разумеется, Юрса в квартире не было. В ее распахнутом окне стояли динамиками наружу колонки, подключенные к музыкальному центру. Нича выглянул из окна. Внизу было уже довольно много народу. Отца с волком ему разглядеть не удалось, те, видимо, стояли под козырьком на крыльце.

Пока Нича смотрел в окно, через комнату к входной двери прошмыгнули несколько человек. Судя по всему, «черви», запрограммированные отцом, работали исправно.

– Пойдем! – стараясь перекричать отнюдь не тихих музыкантов, позвала его Соня. Нича кивнул и последовал за любимой к выходу.

Отец и Юрс действительно стояли на крыльце. Волк неподвижно сидел, подобно каменному истукану, отец притопывал в такт музыке.

– Зачем ты ее включил? – спросил Нича.

– Ну, так же веселей, – удивленно посмотрел на него отец. – Это же «Deep Purple», ты что, не узнал?

– Узнал, узнал, – улыбнулся Нича. – Даже песню узнал, «Burn»[7].

Из динамиков как раз доносилось:

You know we had no time,we could not even try.You know we had no time[8].

– Ага, – кивнул отец. – А у нас и время пока есть, и попытаться мы уж точно попробуем. Да и небо у нас тут уж точно не красное[9].

– Ты что, знаешь английский? – оторопел Нича.

– Я любой теперь знаю, – хмыкнул отец. – Борис постарался на славу.

– Да ну? – не поверил Нича. – Скажи тогда, что бормочет вон тот китаец? – мотнул он головой в сторону стоявшего возле крыльца средних лет азиата в костюме, белоснежной рубашке и галстуке. Мужчина явно был не в себе и тоненько причитал что-то под нос.

– Это японец, – сказал отец. – Он сетует, что покончил с собой и таким образом «запачкался», нарушил «цуми» – мировой порядок. Теперь, вместо того чтобы перейти в разряд божества, «ками», он попал в Страну мрака, в окружение злых духов.

– И что это за «цуми-ками», ты тоже знаешь?

– Это все понятия синто, основной и очень древней японской религии. Европейцы называют ее синтоизмом. Подробности нужны?

– Не нужны, – помотал головой ошеломленный Нича. – Но откуда ты все это знаешь?

– Я ж говорю, Борис потрудился на славу, – подмигнул ему с улыбкой отец. – Мне кажется, он вбил в меня все знания человечества.

– Да тебе ж теперь цены нет! – воскликнул Нича. – Ты же теперь академиком станешь! Нобелевским лауреатом! А ты ведь небось еще и музыку можешь писать, и картины гениальные!..

– И вышивать крестиком, – оборвал его тираду отец. Он почему-то перестал улыбаться.

В Ничином сердце опять что-то кольнуло, но, к счастью, Соня отвлекла его от пугающей догадки.

– А как мы узнаем, что все собрались? – спросила она у отца.

Мимо них из дверей подъезда все шли и шли люди. Отец проводил очередную группу взглядом и сказал:

– Мне об этом мои мальчики доложат.

– Какие мальчики?

– Это батя так «червей» называет, – пояснил Нича.

Как раз в этот момент из щели под дверью просочилась темная, похожая на дым, клубящаяся полоска.

– Ага, – кивнул отец. – Полный хард-рок. Можно потихоньку идти.