Генрих Аванесов - По обе стороны горизонта

Мы вызвали полицию. Детективы долго осматривали дом и сад. Привезли розыскную собаку. Она учуяла следы грабителя, ведущие от окна, где лежала Кетти, к забору, легко перемахнула через него и беспомощно остановилась у края тротуара. Здесь грабитель сел в машину.

К утру тело Кетти увезли. Проснулись дети, а вслед за ними и Лео. Мы не знали, что и как сказать ему. Он, видя в доме полицейских и наше замешательство, понял, что случилось что-то страшное именно с его матерью, единственным отсутствующим в доме человеком. Пришлось рассказать ему о событиях этой ночи. Он не заплакал, но замкнулся в себе. Полицейский врач сделал ему укол успокоителього. Наверное, такие уколы надо было сделать и всем нам. С этой минуты стало ясно, что наша семья пополнилась еще одним членом. Не бросать же мальчика на произвол судьбы.

Полицейские подтвердили нашу версию происшедшего. Теперь надо было понять, что унес с собой грабитель. Мы долго осматривали кабинет, но кроме разбитых безделушек и сломанного журнального столика никаких других утрат не обнаружили. В кабинете и не было никаких серьезных ценностей. Пожалуй, единственной ценностью в нем была рукопись с описанием технологии производства эликсира жизни и производства пищевых продуктов, но папки с ними лежали на месте. Еще одна папка, где было описание механизма телепатии, лежала в сейфе в спальне. Грабитель туда не добрался. Похоже, он вообще ушел ни с чем именно благодаря Кетти. Было глубоко жаль бедную женщину. Лучше бы она спокойно спала. Вряд ли грабитель мог нанести нам большой ущерб, больший, чем ее смерть.

Когда полицейские ушли, а мы немного успокоились, то принялись наводить порядок в кабинете. В какой-то момент Дэвид подошел к полке, на которой стояли папки с рукописью, и взял одну из них. Папка оказалась пуста. В других папках тоже ничего не оказалось. Это коренным образом меняло наши представления о происшедших событиях. Получалось, что Кетти совсем не была сначала смелой спасительницей нашего сына, а потом превратилась в невинную жертву, защищавшую наше имущество. Она или кто-то другой подстроил нападение на Сержа, чтобы дать ей возможность проникнуть в наш дом. Там она, наверное, долго искала что-то ценное и случайно наткнулась на рукопись? Пасьянс не сходился. Оценить рукопись непрофессионал не мог. Все было бы понятно только в одном случае, если бы она проникла в наш дом целенаправленно, в поисках рукописи. Но кто же мог знать о ее существовании. Впрочем, можно было и не знать, а просто догадываться о том, что подобный документ существует.

Совсем не владея телепатией, я понимала, что Дэвид думает в том же направлении. Похоже, что жертвой все же были мы сами, а вместе с нами и Лео, который стал теперь круглым сиротой. А Кетти, хотя и погибла, была совсем не безвинна. Она была исполнительницей, если не главной, то важной роли в похищении рукописи. Оставалось только понять, кому и зачем все это понадобилось, и в чьи руки она попала. Корни этих событий, конечно же, надо было искать в прошлом. Но, как и зачем?

Мы долго обсуждали происшедшее с Майклом и Ольгой и не пришли к какому-либо решению. Заявлять в полицию о пропаже рукописи мы не стали, хотя, возможно, это и было ошибкой. Лео же остался с нами. Он явно не был соучастником. Как и мы, он скорее был жертвой.

Что же дальше?

С первых дней возвращения Дэвида из СССР я заметила, что его поведение как-то изменилось. Он стал медлительнее, задумчивее, меньше шутил, не всегда сразу отвечал на вопросы. Казалось, что когда к нему обращаются, он делает над собой усилие, чтобы отвлечься от каких-то своих очень важных мыслей и вернуться к текущим проблемам. Я объясняла себе это его состояние накопившейся усталостью, просила отдохнуть как следует, обратиться к врачам. От отдыха Дэвид категорически отказался, а пройти медицинское обследование, как ни странно, согласился. Потом я поняла, что он пошел на это, чтобы успокоить меня. Медицина не выявила никаких отклонений в его организме. Наоборот, врачи, с которыми я разговаривала сама, в один голос говорили, что столкнулись с удивительно хорошо сохранившимся для своего возраста человеком. Они не нашли чего-либо, заслуживающего внимания, и я успокоилась, хотя продолжала видеть, что Дэвид совсем не такой, каким был до поездки. Я начала понимать, что все дело в тех мыслях, которым он предавался, и стала пытаться проникнуть в их суть. Долгое время мне это не удавалось. Но однажды Дэвид не вышел из своего кабинета к обеду. Я поднялась к нему и, открыв дверь, увидела картину, от которой сердце сжалось невыносимой болью. Дэвид сидел неподвижно спиной ко мне, слегка свесив голову набок. Именно в такой позе сидел в кресле второго пилота мой бедный Гарри двадцать лет назад. Пережитое тогда молнией пронеслось в моей голове. Неужели такое повторяется? Я бросилась к Дэвиду, взяла его руку в свою. Рука была теплая, но совершенно безжизненная. Я посмотрела ему в глаза. Маленькие черные зрачки, не мигая, смотрели прямо на меня. Дэвид дышал очень тихо и ровно. Он был жив, но находился где-то очень далеко. Я знала, что Дэвид способен к медитации. Он сам объяснял мне, как это делается, но я не могла представить себе, что человек может так глубоко уйти в это состояние. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы вернуть его к жизни. Наконец, рука дернулась, а взгляд начал приобретать осмысленное выражение.

– Нина! – наконец произнес он, и сердце сжалось снова, теперь уже от вспыхнувшей ревности. В прошлом Дэвида для меня не было тайн. Я знала имя девушки, которую он любил много-много лет назад, а потом она таинственным образом неожиданно исчезла из его жизни. Не скрыл он от меня и свою неожиданную встречу с ней в прошлом году в Греции. Однако ревность сразу уступила место трезвому взгляду на вещи. Дэвид был жив, и это главное. Все остальное было в далеком невозвратно ушедшем прошлом. Я не стала говорить с ним на эту тему, когда мы вместе спустились в столовую. При этом Дэвид вел себя как ни в чем не бывало. Длительное пребывание в состоянии медитации не сказалось на его аппетите. Мне же есть расхотелось.

После обеда Дэвид собрался снова уйти к себе в кабинет, но я попросила его задержаться. Он очень спокойно отреагировал на мои вопли по поводу его занятий в кабинете. Он сказал, что ничего особенного с ним не происходит. Просто он пытается добраться до глубин своей наследственной памяти. Это совсем непросто.

– Память – не городская библиотека или компьютерная база данных, где все разложено по полочкам, и надо лишь знать правила поиска. Она устроена совсем по-другому. В ней нет ни рубрикатора, ни алфавитного поиска, ни календаря знаменательных дат. Ее можно представить себе как некий мешок, в который год за годом, век за веком складывают и складывают информацию. Постепенно она спрессовывается, всякая незначительная мелочь превращается в труху и высыпается сквозь неплотную ткань мешка. Остается память о самых ярких и значимых событиях в жизни того или иного человека. Но кому принадлежит каждое из этих воспоминаний, никак не зафиксировано. В этом, наверное, и состоит основная трудность в расшифровке этого, поистине неисчерпаемого источника исторической информации. По большому счету надо было бы со- брать в одном месте несколько сотен или тысяч людей, обладающих наследственной памятью и по крупице воссоздать действительную историю возникновения и развития человечества. Нам с Майклом такая задача не по плечу.