Ольга Чигиринская - Мятежный дом

– Так может быть… – осторожно предположил юноша однажды, – Экхарт Бон задумал свое дело… чтобы этого не случлось?

– Вполне допускаю, – сказал господин Бадрис. – Мысли Бона были темны для большинства и при жизни, а сейчас все скрыто могилой.

Дик делился своими соображениями в кубрике – отчасти чтобы занять гемов хоть чем-то – в свободное время их единственным развлечением оставался секс, а в шторм было не до этого – отчасти, чтобы самому лучше разобраться в узнанном. Гемы слушали с интересом: это отвлекало от мук морской болезни; но Дик не особенно обольщался. Он знал, что гемы воспринимают любую новую информацию как развлечение – но мгновенно забывают, если она больше не нужна. Евангелием гемы Пещер очаровывались как волшебной сказкой, и вдобавок у многих была сильная мотивация к обретению, как они верили, бессмертия души. Но к событиям текущей истории они были равнодушны. Каждая новая перепродажа означала новую загрузку псевдопамяти, химерные воспоминания путались с настоящими – гемы не имели собственного прошлого и были равнодушны к чужому.

– Зачем вы все это рассказываете, хито-сама? – спросил однажды старшина кубрика, Умник.

Он действительно был умен – даже без поправки на мерки гем-касты. Дик ждал этого вопроса – и именно от него.

– Вам не будут больше переправлять память, – сказал он. – Вы должны знать о таких вещах, потому что однажды вы станете гражданами этой планеты. Наравне с людьми.

В конце концов, сказал он себе, я дал Торвальду слово не проповедовать Евангелие – но что бы они там со Стейном ни решили, обращаться с гемами как со скотом, я не обещал.

– Хито-сама странный и говорит странные вещи, – покачал головой Умник. – Зачем он живет с нами? Зачем говорит все это?

Дик задумался над ответом. Его отношения с гемами складывались необычно в этот раз. Поначалу гемы принимали его за этолога, который по странной причине решил с ними жить. Но когда Дик объяснил им их ошибку, они просто не знали, что думать о его статусе. То, что он простой матрос, такой же, как они – не укладывалось в их головах, потому что человек не мог быть таким же. Его присутствие смущало их – и вместе с тем он их поддерживал, ободрял, когда они валились с ног от качки, приносил противорвотные пластыри и помогал в цеху. Им была неясна его роль, и что еще важнее – их собственное положение. При перепродаже их запечатлели на верность дому Сейта, но конкретного представителя дома Сейта, на которого они могли бы направить свои чувства, поблизости не было. Имперцы вели себя в целом доброжелательно, но отстраненно. Среди гемов нарастал стресс, природу которого Дик хоть и смутно, но понимал благодаря долгому опыту общения в рабской среде: они не знали, где их место. Когда и чем это обернется – невозможно было сказать.

– Это… вроде как моя работа, – Дик выбрался из койки. – Пойду скажу капитану два слова.

Он нашел Торвальда в рубке – и там же Йонаса Стейна, старпома.

– Что вам нужно, младший матрос Огаи? – официальным тоном спросил Торвальд.

– Вы обещали мне принять решение по поводу гемов, сэр. Будут они с вами или уйдут на Биакко – но мы не можем вести себя с ними по-прежнему.

– Господи, что на этот раз?

– То же, что и с самого начала, сэр. Только вы все тянете с решением. А им плохо.

– Отчего?

– Сэр, они… они не получили от вас даже имен, вы не закрепили рабочие ячейки, а это значит… понимаете, так ведут себя только работорговцы – чтобы гемы не привязывались друг к другу. Они ждут перепродажи. А ее все нет и нет. Ни свободы, ни настоящего дома, сэр… Это… мучительно. Вы обещали принять решение – а сами тянете и тянете.

– Я не думал, что это настолько серьезный вопрос, – Торвальд откинул назад волосы. – Что может произойти? Восстание?

– Я не знаю. Нет. Тэка не могут применять силу. Скорее всего, они просто начнут болеть. А потом умирать.

– Послушай, а ты не мог бы взять это на себя? – Стейну явно хотелось поскорее от Дика отделаться.

– Нет, сэр. Я не буду делать это по-вавилонски, и дал вам честное слово не делать этого по-христиански. Нужно либо заняться этим кому-то другому, либо освободить меня от обещания.

Командиры переглянулись. Дик торопливо добавил:

– Если вы поручите это мне, то в этологической диверсии буду виновен я один.

Торвальд, ссутуленный над экраном, выпрямился.

– Запомните, младший матрос Огаи, я не сваливаю на плечи детей ответственность за решения, которые принимаю.

– Я не ребенок.

– Вы годитесь мне в сыновья. Хорошо, матрос Огаи, во-первых, я освобождаю вас от данного мне слова. Во-вторых… Стейн, дай общее объявление по кораблю – всему рядовому составу собраться в столовой. Матрос Огаи, приведите туда гемов.

Через пять минут весь рабочий состав навеги – тридцать пять гемов и сорок пять человек – собрался в столовой. Гемы хотели забиться под самую дальнюю стену, но Дик почти в приказном порядке рассадил их вдоль центрального прохода.

Еще через минуту Торвальд и Стейн прошагали по этому проходу и развернулись у стойки.

– Не так давно, – сказал капитан, – один человек упрекнул меня в том, что я забыл, как быть христианином. Это было обидно, но справедливо. Это справедливо в отношении всех нас. Мы все забыли, что свобода Божьих детей существует не для нас одних.

Он вынул из-за пояса мини-терминал и поднял его на ладони. На терминале был список матросов-гемов.

– До сих пор эти люди из рабочей команды были для нас номерами. Мы думали, что если мы не бьем их и не спрашиваем с них больше работы чем с себя – то тем самым выполняем христианский долг. Если бы они и в самом деле были животными – то действительно, этот долг можно было бы считать выполненным. Но они люди. Это догмат Церкви.

– Нордстрем, – подал голос имперский матрос. – Ты же принес ихнюю гражданскую присягу. Ты же обещался им ни в каких своих делах не ссылаться на веру, догматы Церкви и все такое.

Торвальд хрустнул пальцами и тихо сказал:

– Что ж, придется ее нарушить, – а потом голос его снова зазвучал спокойной командной силой. – Господа генетически модифицированные люди. В течение недели вот этот младший матрос объяснит вам, как и почему в Империи принято давать имена. После этого каждый из вас примет решение, хочет ли он жить человеком среди людей или рабом. В отношении тех, кто решит остаться рабом, я по окончании рейда подниму с господином Занда вопрос о перепродаже, поскольку никто из нас, имперцев, не может быть рабовладельцем. Теперь вы, господа крестоносцы. Я напоминаю вам, кто мы и почему мы здесь – но приказывать в этом деле никому не могу. Только замечу, что каждый из нас может стать крестным отцом. Господин Бадрис, – только тут Дик заметил, что в дальнем углу за офицерским столиком сидит эколог. – Я позвал вас сюда, чтобы вы знали: здесь не сколачивается никакой заговор против дома Рива или клана – и тем не менее, мы намерены нарушить закон об этологических диверсиях. Таким образом наша жизнь в ваших руках.