Стивен Кинг - Тёмная башня - 2 (Дверь между мирами)

Роланд широким шагом двинулся по проходу к высокому прилавку, над которым было написано "ИЗГОТОВЛЕНИЕ И ОТПУСК ЛЕКАРСТВ ПО РЕЦЕПТАМ".

Тот Кац, что в 1927 году открыл на Сорок девятой улице "Аптеку и торговлю сельтерской Каца (галантерея и всякая всячина для барышень и кавалеров)", давно лежал на кладбище, а его единственный сын выглядел так, будто и сам одной ногой уже стоял в могиле. Кацу-младшему было всего сорок шесть, но выглядел он на двадцать лет старше - лысеющий, хрупкий, с желтоватой кожей. Он знал, что про него говорят, будто он - вылитая смерть с косой, но никто не понимал, почему.

Взять хотя бы эту озабоченную, которая сейчас звонит. Миссис Ратбан. Рвет и мечет. Дескать, если он не отпустит валиум по ее треклятому рецепту - сейчас же, СИЮ ЖЕ МИНУТУ! - она подает на него в суд.

Что вы себе думаете, мадам, я насыплю вам этих синеньких шариков по телефону? Тогда она по крайней мере сделала бы ему одолжение, заткнулась разинула бы пасть пошире, подняв над ней телефонную трубку, и дело с концом.

Эта мысль вызвала у Каца-младшего жутковатую улыбку, открывшую желтоватые зубы.

- Миссис Ратбан, вы не понимаете, - через минуту (целую отмеренную секундной стрелкой его наручных часов минуту) перебил Кац бушующую клиентку. Как бы ему хотелось хоть раз суметь сказать: "Хватит на меня орать, дура-баба! Ори на своего ДОКТОРИШКУ! Он посадил тебя на это дерьмо!" Верно. Проклятые знахари прописывали валиум так, будто это жевательная резинка, а когда решали урезать снабжение, на кого выливалось все дерьмо? На этих коновалов? О, нет! На него!

- Не понимаю? Как это так - не понимаю? - Голос жужжал в ухе у Каца, словно злющая оса в банке. - Я вот что понимаю: я с вашей дрянной аптекой немало дел делаю, все эти годы я была вашей верной клиенткой и...

- Вам, миссис Ратбан, придется поговорить с... - Кац опять взглянул сквозь очки на карточку паскудной бабы, - ...с доктором Брамхоллом. Срок действия вашего рецепта истек. По федеральным законам отпуск валиума без рецепта - преступление. "Хотя преступлением в первую голову должно считаться выписывание таких рецептов... разве что тем пациентам, которым прописываешь эту дрянь, даешь нигде не зарегистрированный номер телефона", - подумал он.

- Да нет же, это описка! - взвизгнула женщина. Теперь в ее голосе отчетливо слышались режущие нотки неподдельной паники. Эдди мигом распознал бы этот тон - то кричала дикая Птица-Торчок.

- Ну так позвоните ему и попросите исправить, - сказал Кац. - Мой номер телефона у него есть. - Да. У всех у них был его телефон. То-то и беда. Кац в свои сорок шесть лет был похож на умирающего именно из-за фершлюгинер [проклятых (идиш)] врачишек.

"И все, что нужно, чтобы последний слабенький краешек прибыли, на котором я здесь еще как-то удерживаюсь, растаял наверняка - это послать на хуй пару-тройку сволочных наркашек. Всего-то".

- НЕ МОГУ Я ЕМУ ПОЗВОНИТЬ! - громко и визгливо говорила миссис Ратбан. Ее голос больно сверлил ему ухо. - ОН КУДА-ТО УКАТИЛ ОТДЫХАТЬ СО СВОИМ ЛЮБОВНИЧКОМ-ПЕДРИЛОЙ, И КУДА, МНЕ НИКТО НЕ СКАЖЕТ!

Кац почувствовал, как в желудок начала медленно выделяться кислота (у Каца было две язвы, одна залеченная, другая - кровоточащая, и все - из-за баб вроде этой сучки). Он закрыл глаза. Следовательно, не видел, что его помощник не сводит глаз с подходившего к рецептурному отделу мужчины в синем костюме и золотых очках. Не видел он и того, что Ральф, пожилой толстый охранник (Кац платил ему жалкие гроши и все-таки страшно негодовал по поводу такого расхода; у отца никогда не было надобности в охраннике, но отец, холера ему в бок, жил в то время, когда Нью-Йорк был городом, а не клоакой) вдруг очнулся от обычного тупого оцепенения и потянулся к висящему на бедре револьверу. Кац услышал пронзительный женский крик, но подумал, что просто она только что обнаружила, что весь "Ревлон" дали в продажу; Кац вынужден был пустить "Ревлон" в продажу, поскольку этот потц, Долленц, державший аптеку в конце улицы, сбивал ему цены.

Стрелок надвигался на него, точно гибель, предначертанная судьбой, а Кац думал только о Долленце и стерве, висящей на телефоне; он думал, как чудесно выглядела бы эта парочка, покрытая лишь тонкой пленкой меда и выставленная на муравейник под жгучее солнце пустыни. ОН - на свой муравейник, ОНА - на свой. Прелесть! Кац думал: хуже некуда, совершенно некуда. Старый Кац был так решительно настроен на то, что сын пойдет по его стопам, что соглашался платить только за диплом провизора; и вот сын пошел по стопам отца; и холера папаше в бок, поскольку сейчас этот сын, несомненно, переживает самый паскудный момент в своей жизни - жизни, которая изобиловала паскудными моментами и до срока превратила его в старика.

Сейчас Кац находился в абсолютном надире.

Или так он думал, сидя с закрытыми глазами.

- Если вы зайдете, миссис Ратбан, могу отпустить вам дюжину капсул по пять милли. Этого хватит?

- Этот человек внял голосу рассудка! Слава Богу, этот человек внял голосу рассудка! - И она повесила трубку. Вот так вот просто. Без единого слова благодарности. Зато когда она снова встретится с ходячей прямой кишкой, которая называет себя врачом, то готова будет в ногах у него валяться, башмаки ему собственным носом драить, минет ему делать; она...

- Мистер Кац, - сказал его помощник странно задыхающимся голосом. По-моему, у нас проб...

Раздался еще один пронзительный крик. За ним последовал грохот выстрела, напугавший Каца так сильно, что у него в голове промелькнула мысль: вот сейчас, в последний раз чудовищно трепыхнувшись в груди, сердце остановится навсегда.

Кац открыл глаза и встретился с пристальным взглядом стрелка. Поспешно опустив глаза, Кац заметил в кулаке этого человека пистолет. Слева от себя аптекарь увидел охранника. Ральф, баюкая кисть руки, не сводил с вора выпученных глаз, которые, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Пистолет тридцать восьмого калибра (послушный долгу Ральф не расставался с ним все те восемнадцать лет, что прослужил в полиции... и стрелял из него только в подвальном тире 23-го участка; он говорил, будто дважды применял его, будучи при исполнении - но как знать?) теперь превратился в сломанную железку и лежал в углу.

- Мне нужен кефлекс, - без выражения сказал человек с глазами снайпера. - Много. Сейчас же. РЕЙСЕП пусть тебя не волнует.

Секунду Кац мог только смотреть на него, разинув рот. Сердце бунтовало в груди, желудок превратился в горшок с болезненно бурлящей кислотой.

Он думал, что гаже некуда?

Он действительно так думал?

- Чтоб вы понимали, - наконец сумел выдавить Кац и не узнал звук собственного голоса. Ничего особенно странного в этом не было, поскольку аптекарю казалось, будто рот у него выстлан фланелью, а вместо языка кусок ватина. - Здесь нет кокаина. Это не то лекарство, чтоб отпускать его где по...