Кэролайн Черри - Иноземец

Его вели к двери, ступня подламывалась на каждом шагу, он обзывал себя дураком, что раскрыл рот, — деваться некуда, до того уже привык ко всем этим проклятым любезностям, таким сейчас бессмысленным…

— Просто передайте Сенеди, — говорил он, пока его вели по коридору. Куда мы идем?

— Нанд' пайдхи, идите молча. Нам приказано не отвечать на ваши разговоры.

А это значит, что они действительно не будут отвечать. Они мне ничем не обязаны и ничего не должны. То, что ответили тоже вежливо, немного успокаивает, по крайней мере показывает, что они не держат на меня никакого личного зла, но не означает ничего сверх того. Ман'тчи, кому бы ни принадлежал их ман'тчи, — для них все, с ним не поспоришь.

Хорошо хоть, что ведут вверх по лестнице, в холл. Он затаил в себе надежду, что они могут не свернуть в кабинет Сенеди, пройти мимо, и они в самом деле прошли мимо — но дверь была закрыта и свет под ней не просматривался. Черт, подумал он, очередная надежда поманила и обманула; его передернуло, даже такой пустяк — целое потрясение для последних остатков здравого смысла, но нить понимания все рвалась, рассыпалась, он пытался одновременно охватить все, что происходит, что еще может произойти, и этих людей тоже, понять бы, чьи это люди, — и все это неважно, все равно ничего не сделаешь и не изменишь. Можно рассортировать вопросы, которые они задавали, и попробовать вычислить, что они еще спросят — это… пожалуй единственное, от чего будет толк; но все равно невозможно поверить, что назойливо повторявшийся вопрос о пистолете хоть сколько-нибудь важен, может, они хотели, чтобы я на нем зациклился, а они пока будут отщипывать по кусочку то, что я знаю… пока не разберутся, где мои познания кончаются и насколько полезен я буду для них.

Не существует никакого стартового комплекса — а ведь это был самый пугающий вопрос, и тут они ошибаются, наверняка ошибаются: даже с самыми большими натяжками никак не получается, что это правда. Но что касается накопления запасов — верно, они оперируют торговыми данными. Насчет этого не отоврешься. Атеви наконец-то усвоили урок, который им давали люди, и поняли, что мы накапливаем материалы, нужные для развития определенных отраслей, тут я мог бы им куда больше рассказать, если б они задавали нужные вопросы и использовали нужные наркотики. Сенеди сказал то же самое, что говорили мои инструкторы: героем мне не стать, разве что сумею придумать вранье получше, чем уже придумал экспромтом… и построенное на том, что уже успел сказать.

Господи, но ведь ближайшая их цель — надежда связать пистолет с Табини, а не все остальное — они пока не победили Табини, не получается у них, а потому будут и дальше спрашивать о том, что уже спрашивали…

Но на этот счет я им не смогу сказать ничего больше.

Не смогу. Не решусь. Не смогу разыграть какую-то игру на этом опасном пути. Надо работать головой, а в ней месиво, никакой ясности — все тело болит, и голова болит, мысли спотыкаются и скачут от любой отвлекающей мелочи, скатываются к тому, что может произойти, что я мог бы сделать, но не решаюсь… и есть ли у меня какой-то выбор…

Его провели мимо кухни, потом по коридору к лестнице — он когда-то заподозрил, что на ней могут стоять охранные проволоки, — черная лестница покоев Илисиди, ее крыло замка, полностью отделенное от остальной части Мальгури.

— Банитчи! — закричал Брен, когда его повели вверх по лестнице, — и его конвоиры крепче стиснули пальцы, даже руки онемели. — Банитчи! Тано! На помощь!

Он попытался столкнуть конвоиров с лестницы вниз — схватился одной рукой за перила, но не смог удержаться. Один из охранников охватил его рукой, оторвал от перил и придавил грудную клетку так, что дух вышел, второй тем временем восстанавливал равновесие.

— Банитчи! — он орал так, что горло чуть не лопалось; но ему не хватало силы разбросать их, когда они начеку. Его подхватили с двух сторон и понесли наверх, потом по верхнему коридору — и через массивные двери втащили в апартаменты Илисиди.

Толстые двери. Когда закрыты — ни звука не прорвется…

В покоях Илисиди пахло цветами, горящими дровами, керосином от ламп. Теперь уже нет смысла отбиваться. Он перевел дух и пошел сам — он уже сделал все что мог, ничего не вышло, а теперь, когда все равно никто не услышит, нечего упираться, пусть ведут куда хотят — по натертому паркету и старинным коврам, мимо изящной мебели и бесценных произведений искусства и, как везде в Мальгури, мимо голов мертвых животных — в том числе вымерших, выбитых охотниками начисто.

С очередным сиплым вдохом он уловил чистый, холодный запах промытого дождем воздуха. Где-то были открыты окна или балконные двери и пропускали в комнаты свежий ветерок; в следующей комнате было темно, лампы не горели, воздух становился холоднее с каждым шагом, наконец его провели через темную гостиную, которую он вспомнил, на открытый балкон.

Здесь стоял стол, в темноте за ним сидела темная фигура с подернутыми сединой волосами, укутанная от холода в теплое одеяло. Илисиди пила чай с сухариками — это был ее предрассветный завтрак. Она подняла глаза на нарушителей своего покоя, а потом — безумие, чистое безумие! — повела рукой, показывая на пустой стул. Ледяные порывы ветра трепали кружевную скатерть.

— Доброе утро, нанд' пайдхи, — сказала она. — Садитесь. Какие у вас красивые волосы! Они вьются от природы?

Конвоиры подвели Брена к стулу, он упал на сиденье. Косичка у него полностью расплелась. Волосы развевались на ветру, ветер срывал пар с чашки Илисиди. Охранники остались за спинкой его стула, а слуга Илисиди налил ему чаю. И с его чашки ветер сорвал пар, холодный ветер, несущийся с темного озера, с гор, пронизывающий до костей. В самых глубоких ложбинах между горами засветились бледно-розовым первые краски рассвета.

— Час призраков, — сказала Илисиди. — Вы в них верите?

Он быстро вздохнул — глотнул холодного воздуха — поймал осколки здравого ума… и вцепился в них.

— Я верю в не требующую награды верность долгу, нанд' вдова. Я верю в существование предательства и приглашений, которые нельзя принимать за чистую монету… Поднимайся на мой корабль, сказала дама рыбаку…

Трясущейся рукой он поднял полную чашку. Чай выплеснулся, ошпарил пальцы, но Брен донес чашку до рта и отпил. Ничего, только сладость.

— А это не зелье Сенеди. Какое же действие оказывает этот чай?

— Экий гордый мальчик! Мне говорили, вы любите сладкое… Слышите колокол?

Брен слышал. Колокол на бакене, наверное, где-то далеко в озере.

— Когда дует ветер, звон доходит сюда, — сказала Илисиди и закуталась в свои одежды еще плотнее. — Предупреждает о камнях. Мы это придумали задолго до того, как явились вы со своими дарами.