Майкл Маршалл - Запретный район

Мы все шли, а потом я услышал, как в отдалении заработал мотор машины, как залаяла собака, потом раздался звон разбитой бутылки. Все это не имело никакого смысла, все это были лишь какие-то фрагменты происходящего, вроде грохота сапог по мостовой. Потом мы услышали звук падения чего-то мокрого и поглядели в ту сторону. Там был мужчина, под его глазами были зеленые тени, а губы накрашены синей помадой, он сидел на корточках возле останков чьего-то тела и что-то жевал – челюсти так и ходили вверх-вниз.

– Это Нечто? – спросил Джи.

– Ага, – ответил я. – Они собираются в кучу.

Что-то еще быстро пробежало мимо в темноте, за еще видимой нами зоной, и у Джи дернулось лицо.

– Значит, никакого «прилежа-2» не было, верно?

– Нет, – ответил я. – Не было.

– Как тебе кажется, Элкленд об этом знал?

– Нет. Он был просто невинный посторонний болван, загруженный до предела. И не имел ни малейшего понятия о том, что вокруг происходит. И я тоже не имел об этом понятия. Я притащил его в Кот, помнишь? И притащил за собой Рейфа. Вот почему ворота не открывались. Когда Элкленд рассказал мне про «прилеж-2», я должен был задать ему еще один вопрос. Мне следовало спросить его, как он про это узнал.

– А почему Рейф раньше не показывался? Я хочу сказать, если он неделями сидел внутри Элкленда, то почему так и не вылез наружу и не набросился на тебя тут же?

– Я не думаю, что он там сидел. Думаю, что он туда забрался только для того, чтобы внедрить в сознание Элкленда эту мысль про «прилеж-2» и выставить беднягу в качестве приманки. Думаю, он снова влез туда, когда Элкленд застрял в Джимленде, оставшись в одиночестве. Почему он тогда медлил и чего ждал, я не знаю. Может, не чувствовал себя достаточно сильным. Может, хотел прихватить нас с тобой одновременно. Я просто не знаю, Джи.

– А что произошло в номере отеля?

– Это тоже было Нечто. Должно было быть.

– Прямо в Городе? Да как же оно могло туда проникнуть, мать его?!

– Не знаю. С помощью Рейфа, надо полагать. Именно это он пытался проделать в прошлый раз, помнишь? Развалить стену.

– А где он теперь?

– Джи, я правда не…

Внезапно все вокруг стало сплошным грохотом, визжащим, все раздавливающим взрывом звука. Тьма мгновенно исчезла во вспышке ярчайшего, слепящего красного света. Нас окружали сотни лиц, накладываясь слой над слоем и образуя круг в сорок ярдов диаметром, и каждое лицо являло собой воплощение разверстого рта, изрыгающего взаимные обвинения и упреки. На мельчайшую секунду, как вспышка стробоскопа, этот всплеск изображения и звука, эти лица вознеслись над нами как образ вопящего и визжащего несчастья и страдания, а потом мы снова очутились в темноте и тишине.

Мы с минуту шли медленнее, а затем свет обрушился на нас снова, и вопли опять полились сверху, еще громче, еще ужаснее. Потом они исчезли. Мы нервно оглянулись по сторонам, пребывая в полной темноте, но как только собрались сделать следующий шаг вперед, свет снова осветил все вокруг, и на этот раз пронзительные крики были еще громче, они так и колотили по черепу, словно ледяные кулаки. У Джи из носа пошла кровь, капая на плиты мостовой.

Тьма и тишина снова свалились на нас, но не успели мы сделать еще шаг, как лица возникли снова. Стробоскопическое мелькание ускорилось, это мигание било по нам, то включаясь, то выключаясь, окружая нас то мраком, то кошмаром, оно вспыхивало все быстрее и быстрее, пока не перешло в непрерывное мелькание звука и ярости. По мере его приближения у меня тоже потекло из носу, кровь полилась мне на рубашку, и мы зажали уши ладонями, хотя и знали, что это ничего не даст. А темп мигания вспышек все убыстрялся, теперь было больше света, чем тьмы, и мы согнулись под тяжестью шума и боли, и тут я разглядел высокие темные башни, которые возвышались позади этого круга пронзительно вопящих лиц. Башни были безликие, невыразительные, они возвышались на фоне неба, которое являло собой крутящуюся черноту. Это было такое небо, которое не просто виднелось за зданиями, но крутилось и неслось перед ними, словно тень, вылезшая из темного угла.

По мере того, как вспышки становились все ярче, круг лиц начал придвигаться, скользить ближе к нам, и весь свет сосредоточился в них, тяжелый, липнущий красный отсвет, испещренный бледно-желтыми полосками. Позади него висел мрачно-красный полумрак, струившийся масляными красками и спиралями, поднимавшийся к нему, сливаясь с ним.

Это был Район Ширнись Еще Разок – Район Ширнись, обернувшийся кошмаром, а мы все шли дальше, спотыкаясь и шатаясь, и я старался заставить Джи пригнуться пониже, чтобы он не видел всего этого.

Круг становился все уже, лица приблизились, и каждая пара глаз была жутко знакомой. Были там глаза Зенды, и глаза Шелби, и глаза моих отца с матерью, и они моргали и перемещались с одного равнозначно пустого лица на другое, вылезали из орбит и растягивались от разрывающих сердце криков.

Внезапно на земле возник младенец. У него отсутствовала нижняя челюсть. Его личико было все изрезано, все в коричневых ранах, и изо рта у него капала кровь и падала на камни, а он полз к нам, оставляя за собой размазанные клочья распадающейся плоти.

Мы с Джи невольно заорали, это были душераздирающие пронзительные вопли, почти совпадающие с ритмом вспышек света. Безумные, неконтролируемые вопли, мы были как безмозглые существа, с частотой и точностью метронома извергающие звуки, полные беспомощного ужаса. Верхняя челюсть младенца ввалилась внутрь черепа, а потом и вовсе отвалилась, когда он потянулся к руке Джи, а тот отпрыгнул на несколько шагов в сторону от младенца в судорожном, спазматическом рывке, к которому его мозг не имел никакого отношения.

Мы к этому времени уже не понимали, где кто из нас находится, воспринимали друг друга только как силуэт, неясную форму, которая почти сливалась с окружающей тьмой. Глаза Джи метались, ничего не видя, минуя меня, то и дело поднимаясь кверху, а рот распахнулся и издал жуткий вой, когда он понял, где находится. Он снова завыл, и жилы на его шее так напряглись, что, казалось, вот-вот лопнут, а все мышцы его тела разом сжались, и его тело устремилось сразу во всех направлениях. Его лицо промелькнуло рядом со мной, а он уже не понимал, кто я такой, совершенно не понимал.

Он метнулся вперед, к этой стене лиц, и его нога с треском провалилась сквозь тело младенца, утяжеленная всем весом его тела. Он слепо ударил кулаком по этим лицам, и они распались под его ударами, и из-под гладкой кожи этих лиц во все стороны брызнула радужно переливающаяся слизь. Джи рванулся сквозь этот кордон, но когда поднял ногу, чтобы сделать следующий шаг, младенец поднялся вместе с нею, нанизанный на его ногу, как на шампур, и застрявший на ступне. А когда я бросился к этой стене, спотыкаясь и стараясь нагнать Джи, младенец поднял на меня взгляд и загукал, забулькал.