Юрий Никитин - Сингомэйкеры

Данциг недовольно фыркнул:

– Электронный мозг будет думать за нас точно так же, как электрический стул за нас сейчас умирает! Но стул делает то, для чего предназначен, так и электронный мозг даже неимоверной сложности будет делать то, для чего сконструирован.

Я сказал робко:

– А как насчет бунта?

Он отмахнулся.

– Бунтует только живое. Что выработало в процессе эволюции животные рефлексы. Электронному мозгу если не придавать этой животности, он так и останется мертвым. Так что бунты – невозможны.

Кронберг не пил, а смаковал шампанское, я чувствовал, что это в самом деле те редкие минуты, когда он отдыхает. Перехватив мой взгляд, он поинтересовался:

– Юджин, пороки отдельных людей называют грехами. Пороки целого народа называют национальным характером. А как назвать порок всего человечества?

Макгрегор усмехнулся, но сделал вид, что не услышал, а Данциг ответил хмуро:

– А тебе не все равно?

Он произнес это таким жутковатым голосом, что у меня мороз пробежал по коже, и я напомнил себе, что надо проверить по атласам звездного неба, не приближается ли к Земле какой астероид, что в ближайшие годы сметет всякую жизнь на планете, а то и вовсе столкнет ее в недра Солнца.

И с холодком подумал, что мнение об отдыхающем в далеких Альпах престарелом Данциге ошибочно. С чего бы он стал отдыхать, когда работать всегда интереснее?

Макгрегор наконец сказал равнодушно:

– Пороки, пороки… Хоть отдельных людей, хоть наций – это прерогатива церкви. У нас задачи поважнее.

Кромберг покачал головой.

– А если церковь не справляется?

– В целом, – заметил Данциг, – она пока свою задачу выполняет. Как может, конечно. Мы не так уж и много ей оставили прав и возможностей.

Кронберг улыбнулся мне, видя мой ошарашенный взгляд.

– Если бы церковь по-прежнему оставалась в силе, она бы, к примеру, никогда не допустила признания однополых браков. Однако не надо слез, юноша! Церковь умирает, успев сделать свое благороднейшее дело, без которого человек остался бы всего лишь мыслящим животным.

– В которое превращается снова, – вставил Кронберг раздраженно.

Данциг кивнул:

– Превращается, но не превратится.

Я спросил наивно, мне можно, новичок:

– Почему?

Он улыбнулся, как дед внуку.

– Не успеет.

Глава 13

Я перешагнул порог и плотно закрыл за собой дверь. Сумбур в мозгах превратился в хаос, я слабо улыбнулся Марии и потащился к выходу из офиса.

Уже в своем «Бугатти», выруливая на дорогу, я так и эдак поворачивал его слова, пока не сообразил, что Данциг имел в виду всего лишь сингулярность. Церковь довела через тьму веков упирающееся человечество до технологического расцвета и умирает на его пороге, но ее дело подхватывают те, кого породила в монастырях: ученые. И поведут это стадо дальше. А стадо, оно всегда стадо, даже если с высшим образованием и учеными степенями.

Череп потрескивает, как лед весной, в глазах лопаются сосудики, никогда я так еще не напрягал мозги. Фрагмент за фрагментом перебирал сказанное Данцигом, Кронбергом, Макгрегором и другими, услышанное в разговорах и прочитанное в инете. Куски мозаики никак не состыковываются, хотя сильнейшее чувство, что разгадка крутится рядом, заставляет сжимать челюсти до хруста зубов.

Сингулярность сперва будет доступна, так сказать, избранным, что вообще-то ожидаемо. Ожидаемо и то, что это вызовет куда большее возмущение, чем роскошные яхты и серьги в миллион долларов. Но Данцига и других высших, как я понимаю, такое почему-то не тревожит.

Почему? Уверены, что сумеют как-то убедить остальных подождать? Или же, используя свои супервозможности, постараются ускорить переход в сингулярность человеческой массы? Меня бросает в дрожь от одной мысли, что смогу мгновенно усваивать толстые научные монографии совершенно далеких от моей специальности наук, что работа мозга ускорится в миллионы раз… но если будет так, а я в это уже верю, то технари сумеют с новыми возможностями мозга найти пути, чтобы удешевить дорогу в сингулярность.

Внезапно я понял, почему в организации так подталкивали нас часто менять автомобили, делать всякие ботоксы и подтяжки. А также чтоб свободно переезжали из страны в страну, с континента на континент. Это тоже тест на пригодность к переходу в новый мир. И потому среди нас нет Глеба Модестовича, который никак со своим «Ниссаном» не мог расстаться и к подтяжкам лица относился скептически.

Среди нас, кандидатов в сингулярность и вчерне отобранных для подсадки чипов, нет ни одного, кто не менял бы автомобили, часы, квартиры, не проходил курсы инъекций стволовых клеток, не подсаживал гормоны, не спал с «намордником» и не баловался барокамерой. Даже без тестов могу сказать, что мы все устремлены в будущее. Мы как бы рождены для него, мы готовы в нем жить, в то время как даже в наше мало продвинутое время некоторые граждане стонут от излишней индустриализации и мечтают жить в старое доброе время, когда географию знали только извозчики.

Утром, едва припарковав машину, я выскочил и догнал на крыльце Макгрегора. Он выслушал внимательно, кустистые брови приподнялись в удивлении, но только чуть-чуть, проговорил спокойно, небрежно:

– Дорогой Юджин, вы ведь не ставите знак равенства между собой… человеком, который работает по шестнадцать часов в сутки, который с самого роскошнейшего и фешенебельного курорта удрал на седьмой день прямо из постели красивейшей актрисы Голливуда!.. и каким-нибудь вечно пьяным слесарем?

– Ну, – пробормотал я, – с другой стороны – все люди и все человеки…

Он сказал саркастически:

– Тогда уж, если по справедливости, надо и всех заключенных тоже… в сингулярность! Ну и что, если воры, убийцы, насильники?.. Если, скажем, на Джоне Джексоне шесть убитых школьниц, которых он изнасиловал и убил особо зверским способом, то разве это закрывает ему путь в сингулярность?

Я смолчал, вопрос вообще-то риторический. Не настолько я демократ, чтобы таких считать людьми со всеми правами. Честно говоря, я бы вообще закрутил гайки потуже, а расстреливал гораздо чаще, но, насколько понимаю, на самом деле речь идет не о заключенных в тюрьмах.

Он усмехнулся той кривой усмешкой, к которой я привыкал так долго.

– Вы прекрасно видите, что именно у нас абсолютно безразлично, кто вы по национальности, расе и какой цвет вашей кожи. У нас нет того унижающего белых и черных одновременно правила, когда белому принято в законодательном порядке давать черного напарника, когда во всех учреждениях и учебных заведениях оставляют места для чернокожих и мексиканцев… тем самым молча ставя их на уровень граждан второго сорта. У нас если и есть дискриминация, то лишь по интеллектуальному признаку, то есть дураков на работу не берем. Хоть белых, хоть черных, хоть желтых…