Джон Бойд - Опылители Эдема

— Почему вы спросили, брал ли Пол меня в заросли?

— О, мне просто все интересно. Вы начали что-то говорить о кленах.

— Ах да! — Он широко улыбнулся. — Вы знаете, у психологов есть какая-то теория о чем-то таком, что они называют состоянием нереагирования, находясь в котором парень как бы изгоняет из себя всякую робость. Они говорят, что такой парень, как я, хорошо разбирающийся в женщинах…

— Как мастер карате, выходящий на ковер, — перебила она, отчасти как Фреда, из чистого ехидства, а отчасти как доктор Карон, чтобы обратить внимание на непоследовательность мышления.

— Туше, — он почти ликовал, размахивая ложкой, зажатой в кулаке, и импульсивно тянулся свободной левой рукой, чтобы взять Фреду за руку. — Шутки в сторону, здесь вас двое — Фреда, пылкая и остроумная, и доктор Карон, не терпящая возражений поборница теории морального совершенствования. Никогда не оставляйте доктора Карон, Фреда, потому что она доставит вас на те вершины, где делается политика, а без ее совета в коридорах власти не обойтись; но и никогда не забывайте Фреду, доктор Карон, потому что с ней гораздо веселее.

Он убрал руку. Такая милая, такая импульсивная речь, подумала она, и он наверняка искренен. Но она благоразумно не поддалась его обаянию: чем привлекательнее Хал, тем опаснее Полино.

— Как бы то ни было, эта теория трактует, что пылкий любовник на самом деле латентно гомосексуален, но это не более заметно, чем, скажем, то, что вы стали ботаником, потому что подсознательно хотели пройти практику скотовода.

Всего лишь аспирант, думала доктор Карон, и осмеливается ополчиться на целую науку; но для Фреды его речь была полна смысла. Она слушала внимательно, не одобряя лишь его выразительное размахивание суповой ложкой. Плохие манеры за столом говорили ей об отсутствии сдержанности.

— Вернувшись на континент, — продолжал он, — я время от времени уходил в кленовую рощу почитать. Все эти танцующие желтые нарциссы только сбивали с толку, а рощица была тихим местом. В дереве нет ничего сексуального. Даже на Флоре они гермафродиты.

Ага, подумала Фреда, вот и нашелся источник „течки“ у цветов.

— …Прошла неделя, и я стал отдавать предпочтение одному дереву. Это же нормально! И у вас было, наверное, любимое дерево…

И в самом деле было, подумала Фреда. Ведь была когда-то вязовая роща, куда она — девочка — убегала успокоиться и отдохнуть, когда ссоры родителей доводили ее почти до истерики. Она навсегда полюбила вязы.

— Сначала я совсем ни о чем не думал. Просто было удобно сидеть между его корнями, привалившись спиной к стволу. Да, это был клен из кленов! — На мгновение он остановился, и его глаза сделались мечтательными. — И он был по-мужски красив. Крепкий, с сильными ветвями. Это был тот род дерева, которому доверится любая сорока.

Как-то днем я сидел под моим кленом и читал, когда на меня случайно набрел какой-то флотский нижний чин. Ни на одном из нас не было одежды, но я определил, что он флотский, по переводной картинке на руке. Он бродил в поисках желудей… На Флоре они большие и съедобные… Он как раз раскалывал один, сдавливая ладонями, и нагнулся полюбопытствовать, что я читаю. Он стал присаживаться на один из корней моего дерева, но я приказал ему убираться. Подбирая весьма специфические выражения, я сообщил ему, что сделаю, если определенная часть его тела коснется дерева. Он пошел прочь, оглядываясь на меня и приговаривая: „Ладно, приятель! Ладно!“, — как если бы был совершенно уверен, что имеет дело с бельчонком.

— Как интересно, — заметила Фреда, трогая вилкой лазане, которое поставил перед ней официант. Блюдо было воздушным и нежным, как суфле, без намека на запах чеснока, и кьянти великолепно его дополняло.

Хал сменил суповую ложку на вилку и повысил передачу своего размахивающего механизма.

— Когда я понял, что мог убить матроса за то, что он околачивался возле моего дерева, меня охватила паника и я удрал из рощи, воображая себя вполне годящимся для массовок в Голливуде. Позже, думая об этом, я сообразил, что эти охотники до содержимого чужих черепов ошибались и ошибаются по сей день, но главное в том, что напутали меня именно они.

Его вилка болталась, как метроном.

— Я позволил земным фрейдистам запачкать мне мозги. Своим страхом я осквернил рощу!

— М-м-м, да! Я не вполне улавливаю смысл ваших слов, — сказала Фреда.

— Вот что я имел в виду; то, что дает дерево, не обязательно только фрукты, и я почувствовал».

— Вы правы, Хал, — заметила она вскользь, отчасти соглашаясь, но главным образом, чтобы сбить ритм вилки. — Дерево дает еще и орехи.

— То, что я чувствовал к кленам, было духовной общностью. Вот и все! Голый зад матроса осквернил бы мою обитель, потому что, совершая обряды вне всякой ритуальности, я достиг взаимопонимания с духом рощи. Фреда, вы видите перед собой последнего живого священника-друида.

Она видела и нечто большее. «Логика за пределами логики» — это еще одна легковесная фраза, заимствованная Полом у этого малого. По духу Харольд Полино был вроде лазане ресторана «Наполи», думала она, но, как говорил Пол, он выдает годные к употреблению интуитивные догадки.

— Вы думаете, на Пола это произвело бы такое же впечатление?

— Нет. Пол — морфолог. Он изучает строение растений. Стержень его интереса не в их духовных качествах или их индивидуальности. Он мог бы предпочесть одну орхидею другим в заросли. Так же, как могли бы вы. Как мог бы я. В масштабе эволюции растений, орхидеи — что полубоги в сравнении с деревьями. Я не говорю, что он совершенно безразличен к растениям. Но должна наступить очень темная ночь, чтобы старина Пол смог отважиться вступить в любовную связь с корнем мандрагоры.

— Ешьте ваше лазане, пока не остыло!

Огорошенный ее тоном, он принялся за лазане, и, медленно попивая кьянти, она не мешала ему спокойно есть. Она выпила сегодня больше, гораздо больше, чем обычно выпивала за обедом, но это не повредило ее рассудительности. Вино только расслабило ее, сделало восприятие более открытым Когда он почти покончил с едой, она сказала:

— Не думаете ли вы, что мой мозг получил достаточную разминку; я чувствую, что созрела для Гипотезы X.

— Позвольте снова наполнить ваш бокал, — сказал он. — У вас будет в нем необходимость.

— Вам виднее, доктор, — ответила она отрывисто.

— Пристегнут ли привязной ремень вашего кресла, Фреда?

— Ремень пристегнут.

— Все в норме, вот она, Гипотеза X. — Едва ли не ухмыляясь, он медленно и членораздельно выговаривал каждую фразу: — Ваш Пол верит, что эти орхидеи ходячие. Он убежден, что орхидеи-мужчины по ночам сооружают маленькие полянки для ухаживаний. Он думает, что они там прогуливаются при луне.