Марианна Алферова - Золотая гора

— Это кто там за копателями надзирать вздумал? — Грозно рявкнул Мишка-Копатель. А приятели его вновь подались вперед и вздыбили плечи. Я — защитник жмыхов и полномочный их представитель! А ты за мной наблюдать!

Андрюхин спешно отполз за черную тушу мусорки.

— Вы не так меня поняли. У меня для копателей особые поощрения…

— С каких это пор ты полномочный представитель жмыхов? — изумилась Дина, оглядывая Мишку, будто в первый раз видела. — Ты же главный обиратель, за их счет живущий!

— Да, обиратель! — Мишка дерзко выпятил губы. — А думаешь, я не страдаю от этого? Еще как страдаю! У меня душа разрывается при мысли о наших бедных жмыхах! — Мишка стукнул себя кулаком в грудь. — Но я всегда осознавал всю тяжесть их положения. Я за них биться буду и костьми лягу! Ив, дорогой! — Копатель патетически вскинул руку. — Ты там, в земле, будешь лежать, а я за тебя здесь сражаться, за твое воскрешение!

— Надо что-то другое делать! — выкрикнул Иванушкин с тоской и осекся, потому что совершенно не знал, что же это другое.

— А ты молчи! — пискнул внезапно Андрюхин, высовываясь из-за мусорки. — Ты наполовину уехавший, и огородные дела тебя не касаемы. Теперь новый закон: частичные эмигранты, как и полные, не голосуют.

Им сделал суетливое движение, будто хотел прикрыть лицо руками, но потом справился с собою, и лишь спросил жалобно:

— Извините, но какой я эмигрант? Я всю жизнь огородный житель.

— Мало ли где тело твое живет! — разбушевался Андрюхин. — Разум-то свой ты на мене продал и тю-тю, уехал твой разум к бизерам. Эми-гри-ро-вал. Значит, ты — частичный эмигрант. И ты, можно сказать, там уже живешь.

— Не замечал… — честно признался Иванушкин.

— Подойди ко мне, свеколка моя, я за тебя проголосую, — позвал агитатора-кандидата Мишка-Копатель.

Тот опасливо приблизился. Мишаня взял у Андрюхина бюллетень, долго изучал, морща надбровные дуги. Потом достал ручку и жирно исчиркал бумажку, поглядел издалека, любуясь, и уже хотел сунуть в Андрюхинский ящик, но кандидат ловко выхватил из Копателевых рук бюллетень, развернул сложенную вчетверо бумажку и принялся внимательно ее изучать.

— В чем дело?! — рявкнул Мишка-Копатель.

— Проверяю, правильно ли все оформлено, — невозмутимо объяснил кандидат. — Вдруг вы где-нибудь ошиблись, я тогда поправлю.

— Поправишь? — при этих словах даже Мишаня опешил.

— У вас правильно, — спешно заявил Андрюхин и опустил бумажку в ящик.

— А ну ребята! — приказал Копатель подчиненным. — Проверьте-ка его шкатулочку.

Повторять не пришлось. Кандидата тут же повалили на землю, сорвали с него заветный ящик и разломали. Только внутри бюллетеней не нашлось — ни "за" Андрюхина, ни "против". Оказалась там только мелко резаная бумага.

Мишаня схватил горсть бумажных кружев, повертел в руках, разглядывая изумленно, и вдруг выдохнул:

— Бросай его за ворота!

И Андрюхина бросили.

Иванушкин долго смеялся, а потом хотел вернуться в дом, потому как внезапно накатила слабость, и ноги стали подгибаться. Но мясистая длань Мишки-Копателя легла на плечо и настойчиво подтолкнула к машине.

— Куда это ты, яблочный мой? Решил смыться под шумок? Нет, друг мой, последний долг жмыха исполнить надобно. А мне — святой долг копателя.

Иванушкин дернулся — но куда ему вырваться из Мишкиных лап!

— С соседями могу проститься? — спросил будущий жмых покорно.

— Нет.

— Ну хоть издали поклониться?

— Валяй.

Соседи наблюдали за происходящим, тая дыхание. Кто с крыльца, а кто из дома, из-за картонных шторок выглядывал. Но были и посмелее, те, кто до самого забора добрался. Забор у Иванушкина богатый, каждую штакетину венчает пустая консервная банка с яркой этикеткой, не с помойки ржавье, а новенькие, недавно с мены. Ив подумал, что соседям на память достанутся его банки, будут соседи вспоминать его иногда. И улыбнулся. Но тут же улыбка сползла с его губ: Мишка-Копатель деловито сгребал в свой мешок банки с забора.

— Ах, какие баночки! — восторженно причмокивал он. — У меня в коллекции ни одной такой нет! И что за несправедливость такая? Или, может, эти штучки за пятый сеанс на мене дают?

— Кажись, Ив еще ходит, а его берут, — подивилась толстуха-соседка в блестящем халате, пошитом из пакетов с мены.

— Дозрел, значит, — авторитетно заявил пожилой огородник в массивных очках без стекол и с окладистой бородой, обильно политой прошлодневными щами.

Бабка в платке в горошек и засаленной мужской куртке пихнула соседку в бок:

— Динка прискакала в наследство огород получать.

— А вырядилась-то как! — всплеснула руками толстуха. — Будто не огородная, а к бизерам уезжает завтра.

— Никуда она не уедет, — авторитетно заявила бабка. — На мену ей одна дорога. Вот я на мену не бегаю, и никто меня никогда не прикопает.

— Тебя просто закопают скоро, — хихикнула толстуха.

— Да я тебя дуру толстую переживу! — завопила бабка. — Я-то знаю, что ты на мену таскалась. Нет, скажешь? А платье у тебя новое откель? А помада? Или на помойке нашла? Или мужик твой непутевый в огороде откопал, когда ведро бражки черноплодной выжрал?

Яростная атака принудила толстуху к сдаче:

— Один раз всего, — призналась она.

— А тебя больше, чем на раз, и не хватит, у тебя мозг не больше морковки.

Черная машина давно уехала с двести седьмого огорода, а соседи все еще продолжали ругаться, выясняя, кто станет жмыхом, а кто сохранится нетронутым огородником.

Глава 5. ОГОРОДНЫЙ "МЕМОРИАЛ".

Одд покинул мену уже после полудня. Несколько минут его синий аэро летел по международному шоссе, а потом резко свернул и помчался, набирая высоту, над Шестыми огородами. Возможно, кто-то мог подумать, что Одд спешил прямиком на Вторую заборную. Но чтобы попасть на Второю заборную, надо обогнуть Чумную лужу справа. А Одд обогнул ее слева, по дуге облетел огороженный высоченным забором поселок менаменов с трехэтажными кирпичными коттеджами. Со сверкающих крыш прощупывали небо пучки разнообразных антенн и охранных сигнализаторов. Бортовой комп тревожно пискнул и прочертил на экране красным пунктиром зону безопасного полета.

Летать над огородами надо уметь. Кажется — всюду низенькие домики, яблоньки там, черноплодка. И вдруг неожиданно прянет вверх высоченная береза или вековая сосна. Вмиг от шикарного аэро останутся одни проблемы. Но Одд ловко обходил огородные ловушки. Может, занятый этими коварными березами, он не сразу и приметил болтающийся позади и не отстающий от него аэро поносного цвета. Что это не служба охраны, Одд понял сразу — машины МЕНА-службы красные, а охрана Консервы — бело-синяя, с красно-золотыми гербами. Эти же явно действовали на свой страх и риск.