Коллектив авторов - Полдень, XXI век (сентябрь 2011)

Всю дорогу лейтенант Рахимов, как книгу, листал воспоминания.

Самое интересное вспоминал из пережитого – детские беспризорные годы.

Потом службу, конечно. Доносы, допросы, обыски, протоколы. Помнил, как капитана Мочабели хотели вычистить из рядов – оказывается, происходил капитан НКВД из рода грузинских князей, чего, правда, никогда не скрывал, а выпив, даже подчеркивал. Работал капитан хорошо, споро выявлял скрытую контру, но пьяный не стеснялся напоминать о своем княжеском происхождении. Провели собрание, предупредили, но капитан и после этого от своих слов не отрекся, пошел на принцип, написал лично товарищу Сталину. Все ждали, что загремит теперь капитан, а товарищ Сталин ответил. «Руководству капитана Мочабели должно быть известно, – ответил вождь, – что в Грузии любой сельский староста был князем».

В общем, трогать не стали, но в Магадан перевели.

Неторопливость поездов радовала. Выходил на перрон, присаживался к столу со вчерашними щами. Улан-Удэ… Чита… Шилка… Все вокруг засрано, но есть все-таки зелень, и комсомолки гуляют… Нерчинск… Биробиджан… Тоже везде засрано, но здесь у разносчика газет книжку купил. Понравилось описание партизанских действий, быт сибирских партизан описан уверенно. Автор книжки, кстати, ехал в том же поезде, но в спецвагоне с решетками. По фамилии Путилов, з/к. (Об этом узнал позднее, знакомясь со списком этапа.) Наконец, Хабаровск… Владивосток… Находка… У причала дымил грязный пароход «Н. Ежов» (бывший «Г. Ягода»). Николай Иванович будто напомнил о себе. «Запрещаю пить, курить, ввязываться в драки». Будто подмигнул: торопись, торопись, лейтенант. Помни, что выделывают Муссолини и Гитлер! Сильные взрывчатые вещества нужны Красной армии. Такие сильные, чтобы враг сразу обалдел. Пустишь страшное вещество – вот и дыра в чужом укреппункте. Помни, помни про врагов, лейтенант. Их у нас хватает: торговцы бывшие, харбинцы, единоличники, жены шпионов, спрятавшиеся кулаки, сектанты, всякие недобитыши офицерские белые, попы, провокаторы, предатели…

Долго шли вдоль острова Сахалин – берег низкий, черный, с неясными зелеными вкраплениями, нигде ни огонька. Как на Ямале в тот злосчастный темный день. Наверное, Чехов уезжал, свет везде выключил, а включить забыли. Потом появилась впереди угрюмая серая скала – остров Завьялова, а в глубине бухты выглянули из тумана серые одноэтажные бараки Магадана, кирпичные трех-и четырехэтажные дома, здание почты. Очень солидно смотрелось новенькое четырехэтажное здание Дальстроя, за которым ползал туман. А в тумане прятались многие гектары пересыльного лагеря – за колючкой, за вышками…

4

Капитан Мочабели заведовал учетно-распределительной частью лагерей.

Сдав начальству бумаги, лейтенант уже на другой день приступил к работе. Интересовали его все фамилии на буквы Г и на букву П. А конкретно – Гусев А. И. и Полгар Е. С. В виде приложения шло еще одно имя на букву К – Кафа. По приказу капитана Мочабели усатый сержант из казахов выложил на грубый рабочий стол шесть плоских деревянных ящиков.

– Ну, этого тебе на полгода не хватит, – покачал головой капитан и прикрикнул на дежурного: – Зачем приволок картотеку мертвецов? Лейтенанту живых надо, да? Я правильно понял, лейтенант?

– Не совсем. Те, которых ищу, могут оказаться и среди мертвых.

Капитан ухмыльнулся. Ну, тогда тебе и года не хватит! В каждом ящике шестьсот-восемьсот имен. Вот подыши-ка темной лагерной пылью, сам попросишь разведенного спирту. И ушел, оставив в комнате дежурного. Тот молча и неотрывно следил за короткими пальцами лейтенанта Рахимова, перебиравшими картонные и бумажные карточки. Любые вопросы запрещены.

Картотека не идеальная, конечно, это само собой.

Записи не всегда разборчивы и машинопись затерта.

Зато Гусевых в ящиках оказалось чуть ли не семь десятков (со всей страны), из них половина Алексеи Ивановичи. Треть – мертвецы, еще треть – люди, по возрасту и приметам ну никак не подходившие к разыскиваемому. По мере изучения отпали сперва старики (по возрасту), потом (по разным причинам) другие. В конце концов остались всего три Гусева, зато они вроде бы подходили – и по возрасту и по другим данным. У одного (если не в ленинградских подвалах, то в памяти) вполне мог храниться секрет ужасной взрывчатки.

Первый Гусев А. И. (з/к отдельного лагерного пункт «Эльген») прямо характеризовался как не разоружившийся перед партией.

«Отношение к труду – плохое.

Где работает – открытый грунт.

Кем работает – чернорабочий.

Взыскания – два, за отказ от работы.

Поощрения – не имеет.

Недисциплинирован.

В культурно-воспитательной работе не участвует».

А был этот Гусев А. И. печником с ледокольного парохода «Челюскин».

Да, да, с того самого. Плыл класть печи зимовщикам на полярных островах, а в лагерь попал по распространенной беде: язык не умел держать за потрепанными цингой зубами. Другими словами: не по делу поливал в пьяной компании Героя Советского Союза № 37 – Шмидта. По имени Отто Юльевич. Значит, не русский, да? Ну, может, и так, но Герои – они, хоть русские, хоть не русские, отмечены Партией и Правительством, то они уже как бы над бытом, к ним нельзя относиться небрежно. Они ведь, хоть русский, хоть нет, собой рискуют – идут в арктические льды. Печник же по пьяни одно твердил: зачем класть печи на островах, там жить нельзя, там холод такой вечный, что рано или поздно сбегут люди. Я прежде, чем выложить дымоход, болтал печник Гусев, всё хорошенько обдумываю, а тут… (Инструкция била точно в цель, заметил про себя лейтенант Рахимов. «Сросшиеся брови, значительное количество мелких родимых пятен на коже». Неизвестно, как там было у печника с другими реверсивными признаками, но у такого ловкого вражины вполне могли оказаться между пальцами и плавательные перепонки.)

Кстати, донес на печника брат родной.

Лейтенант нисколько этому не удивился.

Он беспризорником сам прошел через всякое.

Вот обещал случайный гражданин краюху подать, только поднеси ему тяжелые вещи, ну, маленький Стахан подносил, а ему давали пинка. «Пушкина читал? Нет? Вопросов нету». Другие просили: покажи дорогу к такой-то пристани – и тоже отделывались пинком. Однажды какая-то глупая старушка все-таки подала ему рубль (старорежимный), так он так обозлился, что бежал за ней до самого дома и всяко грязно ее позорил. «Стаканчики граненые». Когда начал служить, тоже на всех смотрел уличным волком, но на службе – дисциплина, там никуда не денешься. Мучила память, голова пухла от имен и событий, но научился скрывать. Кто в здравом уме будет помнить, как описался со страху, убегая от мильтонов? Или как потерял срезанный у нэпмана кошелек? А Стахан помнил. И светлое, и позорное, и страшное – все помнил. Прочитанные книги помнил, газетные заголовки, вывески на лавках и учреждениях. «Подтип по образцу Бючли». Вот где-то увидел такие слова и сразу навсегда запомнил. А посмотреть, что это за подтип, что это за образец – времени не было. В детстве думал, что это у всех так, а потом дошло, убедился, что люди многое забывают сразу, это только у него, у урода («Подтип по образцу Бючли»), – так. В этом смысле вечерние разговоры с капитаном сильно помогали Рахимову. Спрашивал неназойливо, как бы ненароком, запоминал. Капитан согласно кивал: ты, Стахан, не тушуйся, вычистим от гадов страну! «Мы не рабы! Рабы не мы!» Не смотри, Стахан, что ты малого росту. Я вот князь, например, а некоторых это мучает.