Мик Фаррен - Хромосомное зло

Менестрель вскарабкался в седло большой зеленой ящерицы, а Джеб Стюарт Хо подтянулся и уселся на меньшую, желтоватого цвета. Он внимательно наблюдал, как Менестрель сильно вонзил пятки в бока чудовища. Ящерица начала неуклюже двигаться к открытой двери. Джеб Стюарт Хо попытался сделать то же на своей, и был приятно удивлен, что она тут же последовала примеру своего большого зеленого собрата.

Когда оба оказались на пандусе, Джеб Стюарт Хо воззвал к Менестрелю:

– А не надо закрыть за собой дверь?

Менестрель обернулся к нему и расхохотался:

– Я думаю, не стоит! При открытых дверях ящерицы становятся беспокойными, они, наверняка, попытаются вырваться отсюда. Может, хоть это заставит кого-нибудь что-нибудь для них сделать.

Оказавшись на пандусе, они сразу направили своих «скакунов» прочь от Уэйнскота. Джеб Стюарт Хо, конечно, не возражал бы узнать больше об этом месте, но миссия – важнее, и она заставляла спешить. Они с Менестрелем яростно пинали своих ящериц в бока, и животные их, наконец, поняли: пустились в тяжеловесный неспешный галоп, от которого содрогалась земля.

4

А. А. Катто недовольным взглядом обводила битком набитую комнату. Над каждым столиком в «Венериной Мухоловке» был свой плексигласовый купол. Если бы она притушила свет внутри своего купола, ей было бы видно, что происходит вокруг в помещении клуба; если бы она включила свет на максимум, весь клуб видел бы ее. Так что она выбрала среднее освещение. Все остальные посетители казались ей темными бормочущими тенями. И она для них представляла собой смутный силуэт. Это устраивало А. А. Катто. Она не желала никого видеть и не желала быть объектом внимания других.

А. А. Катто начинала ненавидеть «Венерину Мухоловку». Она начинала ненавидеть весь город Лидзь. И даже себя, свое тринадцатилетнее тело, упакованное в короткое платье из металлической фольги. Ей до смерти надоели тонкие руки и ноги, и едва оформившиеся груди. Ей ничего не стоило перестать принимать ограничитель роста тела и превратить его в тело зрелой женщины, но останавливало единственное: позже она об этом, возможно, пожалеет. Ведь, если позволишь себе стареть, то пути назад нет. В любое время можно остановить свой рост, при желании можно его ускорить. Только одного нельзя – сделать процесс обратимым. А. А. Катто до тошноты осточертело жить в век такой несовершенной и неотработанной технологии.

У противоположной стены клуба она только что заметила Рива. Его лицо было освещено многоцветной лампой, висевшей над квадратным столиком на четверых. Он сидел спиной к завесе черной воды, служившей одной из стен клуба. По его обеспокоенному глупому взгляду она поняла, что он безостановочно проигрывает. Еще бы! Он проявлял больше внимания титькам раздетой до пояса дамы-маклера, чем своим картам.

Рив начинал надоедать А. А. Катто. Она его содержала, сама выбирала и покупала ему одежду и даже косметику. Сегодня он смотрелся особенно привлекательно, в черном шелковом костюме и с пурпурными губами. Если бы только он не вел себя всегда, как манекен. От него она ожидала если не ума, то хотя бы какого-то своеобразия. Но Рив оказался способен предложить ей лишь собачью преданность.

Ее правая рука потянулась к серебряному кольцу, надетому на левую руку. На кольце была инкрустация – сложный золотой узор. Точное повторение узора украшало замысловатый воротник, надетый на шею Рива. Между этими двумя ювелирными изделиями существовала энергетическая связь: стоило А. А. Катто повернуть кольцо, она передавала Риву любой импульс прямо в его нервную систему – от легкого пощипывания до невыносимой боли.

Она чуть-чуть повернула кольцо в сторону, вызывающую боль. Рив дернулся, уронил карты, потом поднял голову, встретился с ней взглядом и улыбнулся. Нижняя губа А. А. Катто выпятилась вперед, уголки рта опустились книзу: он был настолько предсказуем! Даже когда она причиняла ему боль, он воспринимал это как знак любви. Иногда ей хотелось выгнать его, пусть сам заботится о себе. Рядом с ней затейник – один из специально клонированных клубом – все еще вещал, читая свой несколько непристойный монолог. Он был в белом костюме, черной рубашке и допотопном белом галстуке. В правое ухо его было вдето гладкое золотое кольцо, черные блестящие волосы были зализаны назад. Лицо – его обрамляли симметричные бакенбарды. А. А. Катто решила, что моделью для этого клона несомненно послужил какой-нибудь красавец – моложавый гангстер эпохи кинематографа. Модный тип периода, предшествовавшего мировой катастрофе. Мимо купола проплыла бледная девушка, почти альбинос, в высоких лакированных сапогах и черно-красной униформе какой-то древней, давно ушедшей в историю военной культуры. А. А. Катто задумалась – не раздобыть ли и ей подобное одеяние. Она обернулась к клону и прервала его на полуслове:

– Как думаешь, пойдет мне такое, как на ней?

Он ответил, даже не взглянув на девушку:

– Ты в чем угодно будешь хороша, детка.

Его акцент и словарный запас были отрегулированы в соответствии с его имиджем. Одно плохо у клонов: они параноидально старались угодить. А. А. Катто вздохнула и ласково улыбнулась:

– Дай-ка мне руку.

Клон выполнил приказ. А. А. Катто вынула изо рта черную манильскую сигару и прижала ее к ладони клона. Клон ахнул, сжал свою поврежденную руку и потом отвел назад кулак, чтобы ударить ее. А. А. Катто покачала головой:

– Не старайся, я вовсе не хочу, чтобы ты меня избил. Ты мне наскучил. В твоих услугах больше не нуждаюсь.

Клон поднялся на ноги, все еще прижимая к себе раненую руку. А. А. Катто ухмылялась, глядя ему вслед, пока он удалялся в сторону отдела заказов. Смешные они какие: запрограммированы как роботы, но все же настолько люди, что могут страдать. Хотя клоны иногда наскучивали, но А. А. Катто весьма одобряла сам замысел их создания. Пусть будут рядом.

Она сама поднялась, вышла из капсулы и не спеша направилась туда, где Рив все еще проигрывал за игорным столом. Рив не замечал ее, пока она не оказалась за его спиной. А. А. Катто сильно повернула кольцо в сторону причинения боли. Рив вскрикнул, спина его выгнулась, и он свалился со стула. Полураздетая до пояса клон-дама замерла, не доведя своего движения до конца, и ждала, держа перед полными грудями набор длинных прямоугольных карт, ждала, что будет дальше. В программу клонов не входит выражение эмоций, пока от них это не потребуется.

Рив лежал на ковре, согнувшись, в позе эмбриона. Остальные посетители «Венериной Мухоловки» вели себя так равнодушно, будто ничего не случилось. Секунд через пять А. А. Катто стала проявлять нетерпение.