Сергей Вольнов - Рабы свободы

Внутри силового кокона я согрелся. В благодарность – мысленно отдал должное интерактивным способностям ком-пута центрального мультивокзала этой планеты. Интересно, не отобедай я незадолго перед отправкой, интерпорт уловил бы состояние голода, и меня в придачу ещё покормили бы?..

Силовое поле исчезает, и ко мне снова навязчиво липнет осточертевший, приставучий, как пожилая проститутка, снег.

Не люблю Солнцеворот. Уже. Вот как быстро планеты могут утратить моё доверие. Как женщины. При первом знакомстве облажалась – на второе свидание можешь и не надеяться. «Всё. Замётано!» Подумал как отрезал.

Диафрагма дверной мембраны серебристого гравибага размыкается, образуя овальный проём, и в отверстии прорисовывается… Моцарт! Собственной мерзкой персоной. И этого припахали?! Любопытно, его тоже с отдыха выдернули, или он в этой операции давно задействован?

– Быстрей! – резко командует он, подозрительно оглядывая вусмерть заснеженные окрестности. Неизменно-васильковые глазёнки Моцарта скрываются за тёмными, почти непроницаемыми очками. Но чтобы я, я да не сумел опознать бывшего напарника в этой личине смазливого брюнетика испанского типа?! Этот вертихвост всегда цепляет броские физиономии. Патологическое пристрастие прямо. Нарциссист он, точно.

Шкаф-суперлей, смываясь от мороза, ныряет в баг первым и задвигается внутрь, даже не удосужившись подать мне руку.

Гад. Его бы на моё место. Он бы на такой холодрыге уже окочурился, и мощь со статью не помогут… Это я, упрямый, до сих пор способен передвигаться самостоятельно. Хотя габаритами не намного меньше него.

Хватаюсь за кромки проёма остекленевшими верхними конечностями, по очереди заношу в салон одубевшие нижние. Делаю первый шаг, с блаженством погружаясь – наконец-то! – в долгожданное тепло-о-о… Моцарт, козёл, меня в упор не узнаёт, и представляется по всей форме, при этом поспешно сращивая лепестки мембраны.

Полковник Паул Жермен нынче он, поди ж ты! «Как был ты по жизни штабс-майором, лизоблюд штабной, так им и останешься…» В отличие от этого недотёпы я могу обеспечить полнейшую неузнаваемость своему текущему облику. Личины я подбираю разнообразнейшие и всегда неожиданные… Знакомлюсь с «полковником», испытывая чувство глубочайшего удовлетворения. Если уж свои не опознали, то потенциальный противник и подавно не расколет.

С натужным басовитым ворчанием баг трогается. Пригнувшись, чтобы не обдирать макушкой низко нависший потолок, следую в передок салона. Здесь располагаются четыре кресла-трансформа. Рядом со Снежным Дедом восседает и рулит незнакомый блондинистый парнишка-водитель в кителе с капитанскими нашивками.

Моцарт приглашающе указывает мне на крайнее слева кресло, а сам плюхается в крайнее справа. Отдаюсь в объятия подлокотников; по причине обморожения тыловых частей тела совершенно не ощущаю упругости, подстраивающейся под конфигурацию моих многострадальных задницы и хребта.

Демонстративно, громко-протяжно, вздыхаю и энергично растираю предплечья. Дескать, сволочи вы все, опозданты хреновы, чуть было не уморозился из-за вас.

Капитан вдруг говорит:

Для сугреву. – И протягивает мне плоскую флягу. В ней что-то заманчиво булькает.

Я ответственен за выполнение этой операции. – Вякает тем временем брюнетистый полковничек, недовольно зыр-кая на сердобольного пилота. – Вы подчиняетесь непосредственно мне…

Ага. Давай-давай, обольщайся. Паул Жермен, блин…

Спасибо, коллега, – искренне благодарю отзывчивого парня, беру ёмкость, свинчиваю колпачок, принимаю отнюдь не медицинскую дозу превосходной водочки, экстренно веселею в душе, но дальнейшее высказываю ровным, равнодушным тоном.

Моцарт, небеса должны рухнуть, чтобы Муравьед ещё раз исполнил хотя бы один твой приказ, даже если ты дашь мне трое суток увольнительной и велишь отправиться веселиться в ближайший бордель, совмещённый со страйкболл-ным полигоном.

Мог бы врезать на ЕГО родном наречии, для обеспечения стопроцентной вразумительности, но специально продолжаю использовать местный, смешанный сербо-русский. Который неизмеримо роднее МНЕ.

С наслаждением наблюдаю за тем, как брови моего бывшего напарничка вылезают из-под верхней кромки пижонских очочков. Вероятно, даже он, при всей его недалёкости, не может поверить, что после всего уделанного и вытворенного нами в Порт-Юконе Директорат решится вновь изобразить из нас полевую спарку.

Дуэт «Муравьед и Моцарт». Юбилейное гастрольное турне. Пять лет спустя, снова вместе… Кошмар!

Но я-то поверил сразу. Куда деваться, Моцарт-то не виртуальный, увы. Ох, господин генерал, господин генерал, и за что ж вы меня так жестоко?!

– Муравьед?.. – бормочет Моцарт растерянно. В шоке даже сдёргивает с бесстыжих васильковых глазёнок очки. – Анатоль Григорефф?! Блин! Ни за что бы не поверил! Здравствуй, напарник! Сколько лет, сколько зим…

Во-во – зим… блин!

Суперлей и капитан таращатся на шоу нашего дуэта изо всех сил. Ещё бы им не таращиться. Вряд ли в ПРЕС-Службе найдётся хоть один человек, не знакомый с рапортом о ледовых приключениях спецагентов Моцарт и Муравьед в заполярье мира Порт-Юкон.

Тот наш лихой рейд даже в Академии теперь преподают, приводя в качестве примера, как НЕ НАДО выполнять задания… Только вот, кроме меня и самого виновника, никто не знает, по чьей вине мы облажались. По возвращении (бесславном, позорном) бравого напарничка я не сдал, но раз и навсегда зарёкся с этим козлом работать.

Болван Моцарт ещё не понимает, на кой ляд я засветил его (и себя) перед местными. Но делает умный вид, что так оно и надо, так и было изначально запланировано. Тянет ручонку, и я нехотя пожимаю её. Он даже изображает неуёмную радость по поводу.

Меня хватает только на кривую улыбочку. Ещё чего! Радоваться встрече с этим… блином. Как вспомню ту ночь, когда этот подонок меня бросил раненого на Подвижных Пластах, так и вздрогну! А пальцы самопроизвольно в кулаки сжимаются… Главное, этот блин до ушей лыбится, словно и не бывало ничего подобного. Похоже, он уверен, что и я сыграю роль старого боевого товарища. Ради сохранения боевого духа местных прессеров.

– Не так уж много, Моцарт, не столько, чтобы забыть, – заверяю я его. После этой реплики воцаряется солидная пауза. Становятся отчётливо слышимы жалобные завывания ветра, стирающегося об аэродинамическое покрытие гравилёта. Местным ребятам нечего сказать, они безмолвствуют по определению. А вот куриные мозги «Паула Жермена» только сейчас осознают, что играть с ним в дружбу я не собираюсь, на публику работать не желаю, и плевать мне на успешность этой операции даже.