Юрий Максимов - Зиккурат

– То есть они вам лгали? – удивился я.

– Они часто лгут, – пожал плечами Набу-наид. – Обычное дело. Но с ними можно поладить. Иногда из этого выходит толк.

– Странно, мне казалось, что раз они такие иные, то…

– Должны быть вне человеческих категорий морали? Наши предки тоже разделяли это прискорбное заблуждение. Только благодаря трудам выдающихся исследователей Нового времени мы смогли понять, что те морально-нравственные установки, которые обманчиво кажутся порождением нашего психического комплекса и общественных отношений, для любого разумного существа в обоих измерениях такая же реальность, как пространство и время, и более постоянны, чем физические константы вселенной.

Я опять невольно вскинул взгляд – перламутровый свод над головой никак не оставлял в покое. Чем реже я смотрел вверх, тем сильнее казалось, что небесная пелена скрывает не просто два светила, но два огромных пламенных ока, пристальный взгляд которых будил непонятное щемящее чувство, словно я забыл что-то важное и никак не могу вспомнить. Конечно, все это нервы, но избавиться от странного ощущения можно было, лишь задрав голову, ответив на призывный огненный взгляд, и в очередной раз убедившись, что это не более, чем игра воображения, вызванная необычным оптическим эффектом.

– Любопытно, – проговорил я, отрываясь от созерцания. – Анаким как-нибудь отличаются друг от друга?

– Да. Среди них есть более сильные и более слабые. Есть начальствующие, есть подчиненные. У них есть имена. Некоторые из анаким относятся к нам дружелюбно, некоторые враждебно, но подавляющее большинство – безразлично, и все они берут за свои услуги плату. Многие из наших считают, что цена не так уж высока, но… есть мнение, что они забирают гораздо больше, чем дают.

Набу-наид нахмурился. Я тоже. Что-то обеспокоило меня в его словах. Блуждая взглядом по металлической поверхности «стола», я наткнулся на бело-голубую пиалу с черной жидкостью и содрогнулся.

– Ты сказал, что некоторые из них враждебны. В чем это выражается?

– Враждебно настроенный анаким – мы называем их галла, охотники на людей – может напасть на сангнхита. Редко подобное приводит к смерти, чаще к болезни. Может и еще как-нибудь навредить.

– Зачем они это делают?

Мой собеседник пожал плечами:

– Иногда человек этого анаким чем-нибудь прогневал. Но чаще всего они нападают без какой-либо определенной причины.

– И как вы с этим справляетесь?

– Для таких случаев у нас есть особые отряды контактеров-исправщиков. Они выезжают к пострадавшему и на месте вызывают своих анаким, с которыми имеют контакт. Те за определенную плату сами разбираются со смутьяном.

Рядом с ухом пикнуло. Я обернулся. Ничего. Звук повторился. Ах, да! Позывной с «Аркса»! Неужели прошло целых четыре часа? Пикнуло в третий раз. Что ж, порядок есть порядок.

– Я должен вернуться на корабль, – сообщил я Набу-наиду. – Надеюсь, мы сможем продолжить завтра?

– Разумеется. – Сангнхит поднялся. – Прошу на борт. Кстати, ты забыл выпить тщай.

– И правда, – согласился я, глядя на подернувшуюся пленкой бурду в кружке. – Но теперь уж он остыл. Как-нибудь в другой раз.

Я покинул табуретку и прошел вслед за сангнхитом, поднявшись на металлическую платформу.

На шестом ярусе Дома Молчания как обычно пусто. Энмеркар сидит, свесив ноги со стены. Пальцы бесцельно перекатывают жестяной кубик. Взгляд устремлен в небо. Сегодня должны прилететь люди с Далекого Дома. Почти год он мечтал об этом дне. Всю последнюю неделю изнывал от нетерпения, то и дело поглядывая в перламутровую высь – а ну как они прилетят раньше?

Теперь Энмеркар ждал в шестьдесят раз сильнее, но ожидание преобразилось и стало другим. Усталым. Взрослым. Раньше сердце распирало от ликующего предвкушения, как накануне дня рождения. Теперь же он глядел вверх и пропускал сквозь себя время с завистливой жадностью голодающего. Любопытство перегорело и растворилось в душном чаду мрачных событий, ворвавшихся в жизнь за минувшие три дня.

Вновь и вновь возвращался он мысленно к этим событиям, смутно надеясь, что от просмотра в той или иной очередности можно обнаружить хоть какой-то просвет. Как во время зимы, когда переливчатая пелена ненадолго расступается, приоткрывая восхищенным взорам настоящее, высокое и великое небо…

…С большим трудом удалось разыскать в тот день Магану. Друг надежно спрятался в саду второго яруса Дома Основания Неба, забравшись на старое, изогнутое дерево. Снизу загорелое тело почти не было видно – его выдали браслеты. Он хмуро смотрел в сплетение листвы перед собою и не отвечал на расспросы. Тогда Энмеркар сам забрался на дерево и примостился на соседней ветке.

– Отец дал мне их музыку. – Он показал Магану отливающий холодом кубик на ладони. – Хочешь послушаем?

Магану в первый раз за день обернулся к нему и посмотрел долгим, тягучим взглядом.

– Ну давай. – Голос его был сухим и резким, наверное, от долгого молчания.

Энмеркар радостно сдавил кубик и из него полились яркие, сочные звуки, сплетаясь в диковинную мелодию. Она была до крайности необычной и вместе с тем неожиданно близкой и понятной. Новым оказалось сильное до изумления чувство неудержимой свободы, которая хлестала через край в каждом переливе музыки чужого мира. Впитывая в себя пугающе свободную и прекрасную, как полет птицы, мелодию, Энмеркар от души позавидовал тому счастливчику, который посмел ее написать.

Едва погасла последняя торжественная нота, мальчик восторженно воскликнул, но Магану покачал головой. Свободы он не услышал, ему музыка показалась слишком спонтанной. Друг еще не закончил говорить, как кубик разразился второй мелодией.

Вот она оказалась настолько иной, что превзошла самые смелые ожидания. Сперва они с Магану даже сомневались, музыка ли это. Очень уж напоминало скрип трущихся друг о друга каменных плит в каменоломне. Но ритмичность и скачки тонов убедили – все-таки музыка. Здесь уже Энмеркар не почувствовал свободы. Нечто неистово-гнетущее и одновременно источавшее странную угрозу.

Магану сказал, что первая мелодия ему понравилась больше. Энмеркар радостно кивнул. Друг снова разговаривает с ним! На предложение сходить к реке искупаться Магану согласился и спрыгнул вниз.

В тот раз их встретили почти пустые берега, если не считать трех смотрительниц рыб. С красивыми и улыбчивыми смотрительницами ребята всегда ладили – двоюродная сестра Энмеркара, Нинли, была одной из них.

Друзья накупались вволю. Плавали наперегонки до другого берега и назад. Ныряли, разглядывая жизнь разноцветных рыб. Смеялись, обдавая друг друга тучами сверкающих брызг. Но чуткое сердце Энмеркара каждый миг отзывалось на тоску и скорбь, которую тщетно пытался скрыть Магану. Таким унылым друг еще никогда не был с тех пор, как его отец попал в немилость к царю и над всей семьей сгустилась угроза позора. Но тогда, к счастью, все обошлось. Как бы Энмеркар хотел, чтобы и в этот раз беда миновала!