Клайв Льюис - Мерзейшая мощь

3. БЕЛЛБЭРИ И СЕНТ-ЭНН

Поднимаясь по широкой лестнице, Марк увидел в зеркале и себя, и своего спутника. Клочок ваты, закрывавший ранку, растрепало ветром, и теперь над губой гневно торчал белый ус, а под ним темнела засохшая кровь. Фиверстоун, как всегда, владел и собой, и ситуацией. Через несколько секунд Марк очутился в комнате с большими окнами и пылающим камином и понял, что его представляют Уизеру, исполняющему обязанности директора ГНИИЛИ.

Уизер был учтив и седовлас. Его водянисто-голубые глаза смотрели вдаль, словно он не замечал собеседников, хотя манеры его, повторю, были безупречны. Он сказал, что исключительно рад видеть здесь м-ра Стэддока и еще больше обязан теперь лорду Фиверстоуну. Кроме того, он надеялся, что полет не утомил их. Фиверстоун поправил его, и тогда он решил, что они прибыли поездом из Лондона. Затем он поинтересовался, нравится ли м-ру Стэддоку его комната, и тому пришлось напомнить, что они только что приехали. «Хочет, чтобы я себя легче чувствовал», — подумал Марк. На самом деле ему становилось все труднее. «Предложил бы сигарету!..» — думал он, постепенно убеждаясь, что Уизер не знает о нем ничего. Обещания Фиверстоуна растворялись в тумане. Наконец, Марк собрал все свое мужество и заметил, что ему еще не совсем ясно, чем именно он может быть полезен институту.

— Уверяю вас, м-р Стэддок, — сказал Уизер, глядя вдаль, — вам незачем… э-э… совершенно незачем беспокоиться. Мы ни в коей мере не собираемся ограничить круг вашей деятельности, не говоря уже о вашем плодотворном сотрудничестве с коллегами, представляющими другие области знания. Мы всецело, да, всецело учтем ваши научные интересы. Вы увидите сами, м-р… Стэддок, что, если мне позволено так выразиться, институт — это большая и счастливая семья.

— Поймите меня правильно, сэр, — смутился Марк. — Я имел в виду другое. Я просто хотел узнать, что именно я буду делать, если перейду к вам.

— Надеюсь, между нами не будет недоразумений, — продолжал вещать ИО. — Мы отнюдь не настаиваем, чтобы в данной фазе решался вопрос о вашем местопребывании. И я, и все мы полагаем, что вы будете проводить исследования там, где этого требует дело. Если вы предпочитаете, вы можете по-прежнему жить в Лондоне или Кембридже.

— В Эджстоу, — подсказал лорд Фиверстоун.

— Вот именно, Эджстоу, — и Уизер повернулся к Фиверстоуну. — Я пытаюсь объяснить м-ру… э… Стэддоку, что мы ни в малейшей мере не собираемся предписывать, или даже советовать, где ему жить. Надеюсь, вы со мной согласны. Где бы он ни поселился, мы предоставим ему, в случае надобности, и воздушный, и наземный транспорт. Я уверен, лорд Фиверстоун, что вы объяснили, как легко и безболезненно решаются у нас такие вопросы.

— Простите, сэр, — еще больше смутился Марк, — я об этом и не думал… То-есть, я могу жить где угодно. Я просто…

Уизер прервал его, если это слово применимо к такому ласковому голосу:

— Уверяю вас, м-р… э-э… уверяю вас, сэр, вы и будете жить где вам угодно. Мы ни в малейшей степени…

Марк, почти в отчаянии, еще раз попытался вставить слово:

— Меня интересует характер работы.

— Дорогой мой друг, — сказал ИО, — как я уже говорил, никто и в малейшей мере не сомневается в вашей полнейшей пригодности. Я не предлагал бы вам войти в нашу семью, если бы не был совершенно уверен, что все до единого оценят ваши блестящие дарования. Вы среди друзей, м-р… э-э. Я первый отговаривал бы вас, если бы вы думали связать свою судьбу с каким бы то ни было учреждением, где бы вам грозили… э… нежелательные для вас личные контакты.

Больше Марк не спрашивал; и потому что, видимо, он должен был сам уже все знать, и потому что прямой, резкий вопрос выбросил бы его из этой теплой, почти одуряющей атмосферы доверительности.

— Спасибо, — сказал он, — я только хотел немного ясней представить себе…

— Я счастлив, — сказал Уизер, — что мы с вами заговорили об этом по-дружески… э-э-э… неофициально. Могу вас заверить, что никто не намеревается загнать вас — хе-хе — в прокрустово ложе. Мы здесь не склонны строго разграничивать области деятельности, и, я надеюсь, такие люди, как вы, всецело разделяют неприязнь к насильственному ограничению. Каждый наш сотрудник чувствует, что его работа — не частное дело, а определенная ступень в непрестанном самоопределении органического целого.

И Марк поддержал (прости его, Боже, ведь он был и молод, и робок, и тщеславен):

— Это очень важно. Мне очень нравится такая гибкость… — после чего уже не было никакой возможности остановить Уизера. Тот неспешно и ласково вел свою речь, а Марк думал: «О чем же мы говорим?» К концу беседы был небольшой просвет: Уизер предположил, что Марк сочтет удобным вступить в институтский клуб. Марк согласился и тут же страшно покраснел, ибо выяснилось, что вступать туда надо пожизненно, и взнос — 200 фунтов. Таких денег у него вообще не было. Конечно, если бы он получил здесь работу, он смог бы заплатить. Но получил ли он? Есть тут работа для него или нет?

— Как глупо, — сокрушенно произнес он. — Оставил дома свою чековую книжку.

Через несколько секунд он снова шел по лестнице рядом с Фиверстоуном.

— Ну как? — спросил он. Фиверстоун, видимо, не расслышал.

— Ну, как? — повторил Марк. — Когда я узнаю, берут меня или нет?

— Хэлло, Гай! — заорал вдруг Фиверстоун, кинулся куда-то вниз и, схватив своего приятеля за руку, мгновенно исчез. Марк медленно спустился по лестнице и оказался в холле, среди каких-то людей, которые, оживленно беседуя, шли по двое, по трое налево, к большим дверям.

Долго стоял он здесь, не зная, что делать, и стараясь держаться поестественней. Шум и запахи, доносившиеся из-за дверей, указывали на то, что народ завтракает. Марк колебался, заходить ему или нет, но потом решил, что торчать здесь, как дураку, в любом случае хуже.

Он думал, что в столовой — столики, и он найдет место подальше, но стол был один, очень длинный, и места почти все заняты. Не найдя Фиверстоуна, Марк сел рядом с кем-то, пробормотав: «Здесь можно сесть, где хочешь?», но сосед его не услышал, ибо деловито ел и разговаривал с другим своим соседом.

Завтрак был превосходный, но Марк с облегчением вздохнул, когда он кончился. Вместе со всеми он пересек холл и очутился в большой комнате, куда подали кофе. Здесь он увидел, наконец, Фиверстоуна. Его трудно было не увидеть, ибо он стоял в центре группы и громко что-то рассказывал. Марк хотел его спросить, остаться ли ему тут на ночь и есть ли для него комната, но кружок был очень уж тесный, все свои, и он не решился. Подойдя к одному из столиков, он стал листать журнал, то и дело поглядывая в сторону Фиверстоуна, опасаясь, как бы тот опять не исчез. На пятый раз он увидел одного из своих коллег, Вильяма Хинджеста, которого (конечно, за глаза) называли Ящерка Билл или просто Ящер.