Око небесное - Филип Киндред Дик
– Скажем честно – она это заслужила. – Его хриплый шепот поплыл по тихому дому. Марша снова вздохнула и свернулась калачиком. Скоро она уже проснется. Во дворе Дурачок Нинни озадаченно скребся в дверь и удивлялся, отчего она никак не открывается.
– Вдумайся в то, что она сказала, – продолжал Хэмилтон, тщательно подбирая слова. – Именно такие взгляды, как у нее, привели в итоге к лагерям смерти. Человек она негибкий, с компульсивным типом личности. А от фелинофобии[2] один шаг до антисемитизма.
Ответа не было. Да и какого ответа он ждал? Конкретно – какого? Он и сам был не уверен. Ну хоть чего-то. Какого-то знака.
Может быть, просто не дошло. В последний раз, когда он хоть как-то соприкасался с религией вообще, ему было семь лет, и это был полузабытый класс воскресной школы. Предыдущим вечером он постарался тщательно изучить вопрос, прочел все, что нашлось в доме, но не нашел ничего конкретного. Лишь понял, что по вопросу существует обширная литература. Точные формулировки, протокол… Похоже, что это обещало быть потруднее, чем спор с полковником Эдвардсом.
И все же в чем-то сходным.
Он все еще пребывал в коленопреклоненной позе, когда за его спиной раздался звук. Быстро обернувшись, он заметил чей-то силуэт, осторожно пробирающийся через гостиную. Человек в свитере и брюках; молодой негр.
– Это вы и есть мой знак свыше? – саркастически спросил Хэмилтон.
На лице чернокожего читалась крайняя усталость.
– Вы помните, кто я. Я экскурсовод, привел вашу группу на площадку. Я обдумывал произошедшее пятнадцать часов без перерыва.
– Вы ни в чем не виноваты, – сказал Хэмилтон. – Вы упали вниз, точно так же, как и все мы. – Поднявшись на затекших ногах, он вышел из ванной комнаты в зал. – Вы завтракали?
– Я не голоден. – Негр пристально посмотрел на него. – Что вы там делали? Неужели молились?
– Да, в самом деле, – признался Хэмилтон.
– Это естественно для вас?
– Нет. – Он поколебался, но закончил: – Я не молился с восьми лет.
Чернокожий задумался.
– Меня зовут Билл Лоус. – Они обменялись рукопожатиями. – Вы поняли, в чем дело, очевидно. Когда до вас дошло?
– Где-то между вчерашним вечером и сегодняшним утром.
– Случилось что-то необычное?
Хэмилтон рассказал про пчелу и дождь из саранчи.
– Причинно-следственную связь заметить было несложно. Я солгал – и был наказан. А перед этим я сквернословил – и тоже был наказан. Причина – и следствие.
– Зря тратите время в молитве, – коротко сказал Лоус. – Я пробовал. Толку ноль.
– А вы о чем молились?
Лоус с ироничной усмешкой ткнул в свою черную кожу чуть выше воротничка.
– Догадайтесь с одного раза. Но все слишком непросто… всегда так было и всегда будет.
– Я слышу сильную обиду в ваших словах, – осторожно ответил Хэмилтон.
– Ну это было серьезным шоком. – Лоус прошелся по комнате. – Простите, что я так к вам вломился. Но дверь была не заперта, и я рассудил, что вы уже встали. Вы ведь занимаетесь исследованиями в области электроники?
– Да, это так.
Ухмыльнувшись, Лоус сказал:
– Тогда здравствуй, брат. Я выпускник физического факультета. Это мне и помогло стать экскурсоводом. Нынче трудно устроиться по специальности: большая конкуренция. – Он добавил: – Точней, так они говорят.
– А как ты догадался?
– Обо всем этом? – Лоус пожал плечами. – Да действительно нетрудно было. – Из кармана он извлек клочок ткани, развернул его и достал небольшой осколок металла. – Давным-давно моя сестра заставила меня носить это постоянно. Сейчас это уже стало привычкой. – Он бросил Хэмилтону амулет. На том были выгравированы уже порядком стершиеся за годы благочестивые слова о вере и надежде.
– Давай, – сказал Лоус. – Используй его.
– Использовать его? – Хэмилтон откровенно не понял. – Честно говоря, мне все это совсем непривычно.
– Твоя рука. – Лоус нетерпеливым жестом показал на нее. – Амулет сейчас работает. Приложи его к своей ране. Лучше сначала сними бинт: при непосредственном физическом контакте получается лучше. Соприкосновение, понимаешь? Я именно так залечил все свои переломы и ссадины.
Скептически и очень осторожно Хэмилтон отмотал край бинта. В утреннем свете свежая, влажная рана заалела кровью. Секунду помедлив, он приложил к ней холодный кусочек металла.
– Ну вот, пошло, – сказал Лоус.
Безобразная рваная рана начала исчезать. На глазах Хэмилтона кроваво-мясной цвет сменился бледно-розовым. Оранжевое сияние поползло по ране, порез съежился, высох и затянулся. Остался лишь белесый шрам, узкий и почти незаметный. Пульсирующая боль исчезла.
– Вот так, – сказал Лоус, протягивая руку за амулетом.
– А раньше он работал?
– Нет, никогда. Пустая болтовня. – Лоус убрал амулет в карман. – Надо будет попробовать оставить на ночь в воде несколько волос. К утру будут черви, само собой. Хочешь знать, как лечить диабет? Половину растертой жабы смешать с молоком девственницы, носить на шее в старой фланелевой тряпочке, которую сперва намочить водой из пруда.
– Так ты думаешь, что вся эта чушь…
– Да, будет работать. Все так, как у крестьян в поверьях. До сих пор они ошибались. Но теперь ошибаемся мы.
В дверях спальни появилась Марша в халате, волосы падали на ее лицо, глаза еще щурились от сна.
– О, – сказала она, узнав Лоуса. – Это вы. Привет, как дела?
– Спасибо, порядок, – ответил Лоус автоматически.
Протирая глаза, Марша обернулась к мужу:
– Как спалось?
– Я спал. – Но что-то в ее голосе, какая-то непривычная резкая торопливость, заставило его переспросить: – А что?
– Снилось что-нибудь?
Хэмилтон попытался припомнить. Он ворочался с боку на бок, метался во сне, ему чудились какие-то смутные фантасмагории. Но точно сказать не получалось.
– Нет, – признал он.
Странное выражение появилось на усталом лице Лоуса.
– А вам что снилось, миссис Хэмилтон? Что это был за сон?
– Да что-то вообще безумное. Строго говоря, это был даже не сон. Я имею в виду, ничего не происходило. Просто – было.
– Некое место?
– Да, место. И мы.
– Все мы? – напряженно спросил Лоус. – Все восемь?
– Да, – кивнула она убежденно. – Мы лежали там, где упали. Там внизу, на Беватроне. Все мы просто лежали ничком. Без сознания. И ничего не происходило. Время застыло. Ничего не менялось.
– А в углу там, – уточнил Лоус, – не было ли какого-то движения? Может быть, медики, санитары?
– Да, – повторила Марша. – Но они не двигались. Просто стояли на чем-то вроде лестницы. Застывшие.
– Они двигаются, – сказал Лоус. – Мне тоже это снилось. И сначала я тоже думал, что они не движутся, но нет. Движутся. Только очень медленно.
Повисло тяжелое молчание.
Напряженно ища объяснение, Хэмилтон медленно проговорил:
– Ну, судя по вашим словам… – Он пожал плечами. – Это травматические воспоминания. Момент шока. Он врезался в наши мозги, и мы
