Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн

– Кто такая Бронвен, мама?

Я подхватываю камень, провожу большим пальцем по бороздкам, подхожу к окну и смотрю на коричневый канал, который блестит золотом в лучах заходящего солнца. Мой большой палец замирает, потому что я вижу, что под кипарисом стоит женщина в тюрбане и платье, таком же черном, как и тени, окутывающие ее.

Может быть, это та самая синьора, которую я заметила на пристани несколько ночей назад?

Телосложение и одежда такие же. Я прищуриваюсь, чтобы разглядеть ее черты в темноте, но гондола, проплывающая под моим окном, отвлекает мое внимание на себя. Я чувствую на себе мужские взгляды, слышу, как один спрашивает, буду ли я сегодня в «Дне кувшина», он-то, по-видимому, будет.

Я хочу отогнать гондолу.

К тому времени как она скрывается из виду, исчезает и женщина.

Я сжимаю в руках маленький камешек.

– Та леди на берегу – Бронвен, мама?

Тишина.

– Мама? – Я машу рукой перед ее лицом, но она ушла в свой израненный внутренний мир.

Вздохнув, я возвращаю камень на полку. Рассматриваю гравировку, задаваясь вопросом, что может означать буква В или, скорее, кого? Я нашла камень в кармане одного из маминых платьев, когда выросла достаточно, чтобы носить ее вещи. Сказала Нонне, что камень мой, чтобы она не выбрасывала его.

Дело не в том, что бабушке не хватает сочувствия, это не так; она просто считает, что вещи из прошлого навредят маме, поэтому старается скрыть их от нее.

Маленький камень расплывается, когда я представляю женщину в тюрбане из Ракса. Должна ли я пойти к ней? Идея путешествия в земли смертных и ужасна и заманчива. Нонна никогда бы меня не отпустила, но мне двадцать два. Мне не нужно ее разрешение. Что мне нужно, так это деньги и пропуск, чтобы сесть на паром, который ходит между пристанью и болотами.

Деньги у меня есть, но пропуск будет трудно достать. В конце концов, мне нужна веская причина, чтобы посетить Ракоччи, я не могу сказать стражам фейри, отвечающим за выдачу пропусков, что я ищу женщину по имени Бронвен.

Они донесли бы дедушке, а тот не только отказал бы, но и велел Нонне, чтобы та приструнила свою внучку.

Я улавливаю всплеск, мелькание желтого змеиного хвоста, и мой пульс подскакивает, как потревоженная вода.

Я могла бы позвать Минимуса, схватить его за рог, чтобы переплыть с ним. Но что, если вместо этого он унесет меня в свое логово? Нет, он наверняка встал бы на мою сторону. Что, если он этого не сделает? Что, если он бросит меня на полпути? Схватит ли меня один из его змеиных собратьев?

Но появляется идея получше. Та, которая успокаивает мой пульс. Я напишу письмо и попрошу Флору передать его Бронвен.

Написав записку с вопросом, откуда она знает мою маму и чего хочет от меня, я целую маму в озябшую щеку, натягиваю шерстяное одеяло на ее веснушчатые плечи и оставляю любоваться закатом.

Я прихожу на работу пораньше и предлагаю Флоре помочь с уборкой спален. Она бросает на меня недоверчивый взгляд, но все-таки не отказывает. В конце концов, она сможет вернуться домой раньше, хотя я слышала, как она говорила родителям Сибиллы, что рада сбежать от детей. Не могу поверить, что она выбирает работу, а не материнство.

Я жду, пока мы закончим с третьей спальней, прежде чем спросить:

– Флора, ты знаешь женщину по имени Бронвен?

Она шипит, как будто я плеснула ей на кожу горячим маслом.

– Ты знаешь ее.

Ее карие глаза устремляются к открытому дверному проему.

– Нет.

– Тогда почему ты шипела?

Флора сосредоточенно взбивает набитые пухом подушки.

Я сую руку в карман за запиской, но вместо нее достаю медяк:

– Я просто хочу знать, кто она такая. Вот и все.

Флора бросает взгляд на мое подношение, затем отворачивается, ее натруженные пальцы сворачивают грязное постельное белье.

– Все, что здесь сказано, останется в этих стенах. Я клянусь в этом своей смертной жизнью.

Она снова смотрит на мою монету. Я достаю второй медяк. Ее глаза жадно блестят, и она кивает на свою юбку. Мое сердце колотится, когда я опускаю оба в ее карман.

– Я не ‘оворила о ней, если меня спросят, слышишь меня, полукрохвка?

– Я слышу.

Она смотрит на открытую дверь, потом снова на меня, говорит вполголоса:

– Как я уже ‘оворила, я сама ее ни знаи. – Из-за ее сильного ракоччинского акцента мне приходится сосредоточить все внимание на ее шевелящихся губах, чтобы разобрать слова. – Но я знаи о ней. ‘оворят, что она прорицатель.

– Прорицатель? Она может предсказывать будущее?

– Ш-ш-ш. – Обычно румяное лицо Флоры сейчас такое же бледное, как простыни, которые она прижимает к своей пышной груди.

– Прости, – бормочу я.

– Ее слепахта дает ей схвет.

Итак, я не просто вообразила странный блеск ее глаз…

– Ее предсказания сбывались?

То немногое, что осталось от румянца на щеках Флоры, исчезает.

– Она предсказала, что крошка моей дхвоиродной сестры утонет в ночь на Йоль. Мы хвсе по очереди наблидали за ним, боясь, что он прохвалится под лед в канале. За дхве минуты до полуночи мы празднохвали ее ошибку, ‘огда обнаружили, что он плахвает лицом хвниз в хванне, кахторуи его братья и сестры забыли слить.

– О боги, мне так жаль, Флора.

– Если хвы спросите меня, она злая. – Ее лицо искажается горечью. – Держись ахт нее подальше, Фэйллон.

Флора неуклюже выходит, прежде чем я успеваю передать ей свою записку. Спускаясь обратно в столовую, я снова и снова прокручиваю в голове все, что узнала.

Я спотыкаюсь. Крепко сжимаю поручень, мое сердце бьется не в такт. Как Бронвен может наблюдать, если она слепа?

Она наблюдает за моим будущим? Это то, что мама имеет в виду? Откуда женщина, которая родила меня, знает о ясновидящей Бронвен?

Настроение портится из-за того, что у меня становится больше вопросов, чем ответов.

Глава 6

Я украдкой бросаю еще один взгляд в маленькое окно таверны. Хотя стекла не помешало бы немного почистить, а луна скрыта вуалью, я могу разглядеть ракоччинский берег.

Пустынный берег.

Ножки стула скрипят по дереву, и шипение исходит от фейри, которому я подаю вино – или, скорее, на него.

– О боги. Мне