Александр Маслов - Крылья

Александр Маслов

Крылья

«Татьяна, дочка того мещанина хороша собою казалась. И много парней на нее заглядывалось, только она будто нелюдима была – днями пропадала в приказчицком доме или с Пелагеей уходила у горы травы собирать. Как-то, по осени ранней и от чего-то слякотной, ушли они вдвоем, а вернулись лишь под утро дня следующего. Татьяна вся в слезах шла, а бабка-знахарка вокруг нее птицей растрепанной вилась, то шипела, глаза посторонние отводя. Ругани страшной много в мещанском доме случилось…

Летом же Татьяна, разродилась где-то за наделами Горбуновыми. Пелагея снова возле нее крутилась. А когда увидела плод роженицы, то взвыла дико так, что народ со всей округи сбежался. Злыдень какой-то Тимофея мигом известил… Страшное это зрелище было, – Тимофей не в себе волосы клочьями с седой головы рвал, потом схватил вилы и убил дочку прямо на сене том. И Пелагею, говорят, убили. Детеныша же безобразного, как кусок грязи спалили в огне».

Это была странная осень. Середина сентября, но будто что-то тонкое поломалось в небе или самой земле.

Вы слышали когда-нибудь скрипку с надтреснутой декой? Не каждый распознает фальшь в дребезжащем далеко и неуловимо звуке, только некоторые не выносят его, сдавив голову ладонями, кусают губы и даже сходят с ума.

Несколько патронов, что лежали в бардачке «Нивы», напомнили о себе стуком на ухабе, и Шадрин неожиданно решил свернуть к озеру, чтобы пострелять уток. С пол часа он бродил вдоль берега, осматривая прогалины в зарослях камыша, поднимался на глинистую возвышенность, сходившую крутым обрывом, и глядел на неподвижную серую заводь. Было непривычно тихо, словно кто-то остановил стрелки часов, и упало, скатилось в глухую воду время. Молчали лягушки, не шелестели крылья стрекоз, трава под ногами казалась ватной.

– Идем, – Наташа коснулась его плеча. – Скоро вечер. Мы не успеем к матери до темноты. Она, конечно, отпустит Джека, и я не смогу выйти покурить в сад.

– Ты будешь курить в спальне, лежа в постели со мной.

– Да, на той старой скрипучей кровати, – она улыбнулась, прищурившись. – Идем. По-жа-луй-ста.

Беззвучно упали капли дождя, потом повеяло ветром ровным и странным – с запахом теплой земли, кладбища и каких-то отвратительных, сладких, как тление цветов. Шадрин не мог припомнить ничего подобного в этих местах, ни краях самых далеких, куда его заносила жизнь. Это был чужой ветер, похожий на осторожное движение тени, тени неведомого мира, – он почувствовал это кожей, каждым волоском, шевельнувшемся вдруг на теле.

– Что с тобой, Игорь? – Наташа приподнялась, заглядывая в его раскрытые широко на запад глаза.

– Ничего. Идем, – он закинул за плечо двустволку и направился к машине.

Капли дождя падали на землю, плевками стекали вязко с листьев подорожника, чешуек пожухлых цветов, застывали в пыли.

Открыв дверь, Шадрин постоял немного. Сквозь прореху в тучах светило солнце, косо и тускло, будто слабый вскрик. Отблеск его над склонами Кума-Юр чертил ступени – путь к кровавому алтарю, а может другому далекому небу. Здесь же шел дождь.

Дорога скоро размокла, и в глубокой колее, повторявшей изгибы холмов, собрались лужицы, но «Нива» шла уверенно, переваливаясь с боку на бок на колдобинах, не буксуя на крутом подъеме. Дворники размазывали по стеклу мутные потеки и где-то слева проступали очертания леса, призрачные, словно мазки кисти на картине Моне.

Дождь кончился, едва они достигли бетонки, которая тянулась от заброшенного карьера.

– Мужик… Может, до поселка подвезем? – Наташа опустила боковое стекло.

– Пьяный что ли. – Игорь притормозил. До Рудного оставалось километров пятьдесят, и необычно было видеть в этих безлюдных местах человека под вечер. Он стоял, опираясь рукой о ствол низкой ветлы, опустив голову и глядя исподлобья, словно пес на чужаков. Вельветовая куртка его была в грязи, хотя рубашка под ней выглядела свежей и чистой.

– До Рудного подбросить? – Шадрин приоткрыл дверь. – А, приятель? Молчишь чего?

– Не езжайте туда… Никогда… никогда!.. – он шагнул к машине, дернулся вдруг и задышал часто. – Не езжайте! Крылья! А-аууу! Дикие крылья! На все небо!

– Псих! – Наташа тоже вздрогнула – она никогда не видела таких безумных, бешеных глаз, похожих на медные острия.

Она отшатнулась, хватаясь за скользкую ручку стеклоподъемника, а он раскинул руки, выпячивая челюсть с редкими крупными зубами, снова взвыл: – А-аууу! – и тут же прыгнул на капот.

– Сволочь! – Шадрин рванул заднюю, резко вдавил педаль акселератора. – Какой ублюдок! – дернул рычаг передачи и выкрутил руль – шарахаясь от сумасшедшего, «Нива» взрыла колесами обочину и понеслась вперед.

Незнакомец бежал следом еще метров пятьдесят, подпрыгивая, взмахивая руками, будто стервятник с собачьей головой. Его жуткий вой казалось, застрял в ушах, скрипичным смычком проник глубоко в мозг.

– Откуда он здесь?! – Игорь вильнул к лужице, и грязная вода ударила хлестко в днище, двери и в стекло. – Мразь какая-то! Наверное, капот погнул!

– А я как испугалась! – Наташа достала сигарету из красной пачки и щелкнула зажигалкой. – Идет, глаза зверя! Навыкате! Представляешь, если бы он в машину залез?!

– Непонятно, откуда он взялся. Пьяный – вряд ли. Наркоман? Так тоже… что-то не так.

– Просто псих, – она чуть успокоилась, пуская струйку дыма, смотрела в окно на близкий лес, тянувшийся от отрогов Кума-Юр то на полосу тумана, застилавшего дорогу впереди.

– Что-то не так, Натали. «Не езжайте туда!» – в голове Шадрина снова отчетливо прозвучали вопли незнакомца. – Что он хотел сказать?! И видишь, этот синеватый туман на подъеме? Тучи высоко, а здесь туман. Ты ничего не чувствуешь?

– Не знаю, Игореш. Нехорошо мне как-то… Вера Кузьминична сказала бы, «это на погоду». А мне просто нехорошо до тошноты, – почувствовав его взгляд, она слабо улыбнулась, стряхнула столбик рыхлого пепла с сигареты. – Нет, не беременна – не беспокойся. Противно как-то… И озеро твое утячье, и этот дождь, и туман… Смотри!

Шадрин уже увидел «УАЗик», встрявший передком в поросль рябины. Двери машины были открыты, а тормозной след несколько раз изгибался по обочине и мокрой траве. «Только в смерть пьяный или сумасшедший мог вить такие кренделя», – подумал Шадрин, остановился и сдал назад.

– Дай-ка ружье, – попросил он Наташу. – И сама не выходи – дрянь здесь какая-то.

Первое необъяснимое, что заметил Игорь с дороги, это брезентовая крыша вездехода, разодранная в лохмотья. Чтобы сотворить такое, вряд ли бы хватило огромного ножа и приступа гнева. Сняв с предохранителя ТОЗ, Шадрин тихонько спустился с насыпи – перед глазами, будто еще мелькали взмахи криво согнутых рук и дикие прыжки психа в вельветовой куртке. Метров за десять до «УЗА» он увидел кровь. Много крови, блестящей отвратительно на траве и розовых свечах кипрея. Тут же увидел собаку. Вернее то, что осталось от огромного лохматого пса – нижняя челюсть с длинным лоскутом шкуры до самого живота была жестоко выдрана, череп размозжен.