Юлия Остапенко - Киберджейн

Юлия Владимировна Остапенко

Киберджейн

– Мне жаль, – сказал Джон. – Я… я не думал, что… это так. Мне правда очень жаль.

Она ответила:

– Я знаю.

Он стоял на коленях, спиной к ней, и чувствовал, как вжимается в затылок дуло. Она держала пистолет обеими руками, но не из страха, что дрогнет. Что-то скользнуло по его щеке, и даже не открывая глаз он знал, что это было перо из её крыла.

– Я знаю, – повторила Джейн и спустила курок.

За восемь месяцев до этого она лежала на столе, голая, изломанная, мёртвая. То есть это была не совсем она, нет, даже вовсе не она – то, из чего её предстояло сделать. Уголь, который превратят в алмаз, земля, из которой вырастут цветы. Изначальное сырьё. Джон стоял рядом, рассматривая её, и в который раз поражался тому, что собирался сделать.

– Нет, я всё же не понимаю… немыслимо… как из этого… – в голосе императора было больше отвращения, чем недоумения.

– Пусть ваше величество доверится мне, – не отводя глаз от мёртвой девушки на столе, сказал Джон. – Это именно то, что нужно. То, что мы так долго искали.

– Но она же уродлива! Она и при жизни была уродливой… К тому же – она рабыня.

– Больше нет, – сказал Джон и взял девушку за сломанное запястье. Тонкие косточки выпирали под белой, почти прозрачной кожей. Она работала на лесах и упала, сломав себе всё, что только могла сломать. Джон совершенно случайно увидел, как несут её тело, поддался голосу интуиции – и после беспрерывных пятидневных замеров понял, что ему наконец-то повезло. Он нашёл то, что безуспешно искал три года, с тех самых пор, как Светлейший Император решил, что нет на свете женщины, достойной стать его невестой, потому таковую надобно создать. Джон знал, как, но у него не было подходящего материала. А материал, оказывается, всё это время находился рядом, в рабских бараках. Некрасивая, неуклюжая, хромая девушка-рабыня, на которую не позарился никто из её сословия. Но именно в ней был весь необходимой набор того, из чего Джон вскоре создаст Богиню.

– Не важно, кем она была, – проговорил он. – Пусть ваше величество смотрит на это не как на мёртвое тело. Как на исходное сырьё, не более того. Ведь ваше величество не интересует, чем удобряют поля, на которых произрастает виноград.

– Но я всё же не понимаю, как…

«И не поймёте», – подумал Джон, а вслух сказал:

– Достаточно просто верить мне, Светлейший. В этом убогом с виду существе есть все частички, из которых состоит божество. Просто они объединены неправильно. Я разберу их на составляющие и сложу заново – так, как они должны были сложиться, но не сложились из-за злой шутки небес.

«Или небеса просто не сумели их так сложить А я смогу», – дрожа от предвкушения, подумал он. Грубое, асимметричное лицо мёртвой девушки казалось умиротворённым. На миг Джону показалось, что он чувствует под пальцами биение её пульса. Он разжал руку.

– Сколько времени это займёт? – спросил император.

– Пусть Светлейший назначит свадьбу на летнее солнцестояние, – ответил Джон. Император хмыкнул с сомнением.

– Если она не понравится мне, я велю тебе покончить с собой.

– Я сделаю это с радостью, Светлейший, – честно сказал Джон.

Но она понравится вам. Она понравится мне. Она понравится всем. Мы станем молиться на неё.

И, может, она даже сможет ответить на наши молитвы.

– Это…

– Это она, – сказал Джон. Он улыбался. Не потому, что шок на лице императора был более чем красноречив – потому, что невозможно смотреть на неё без улыбки. По крайней мере – он не мог.

Джон ждал всяческих «невозможно» и «поразительно», но император молчал – только водил пальцами по стеклу, за которым, раскинув руки, в белковом растворе плавало тело его невесты.

– Когда ты разбудишь её?

– Скоро.

– Завтра?

– Нет, ещё рано. Она должна набраться сил.

– Как ты… сделал это?

– Я говорил вам. В старом теле было всё необходимое. Я просто расставил слагаемые в нужном порядке.

Пальцы императора – тонкие, крепкие, с артритными узелками на костяшках – вжимались в стекло с такой силой, будто хотели продавить его. Голос был твёрд и властен, как всегда, но в нём звучало что-то непривычное… что-то похожее на страх.

– Зачем ты приделал ей крылья?

– Я ничего не приделывал. Они были в ней. То, что должно было стать крыльями, но, поскольку её собрали неправильно, стало чем-то другим, незаметным, неиспользуемым.

– Это… так странно. Я не думал, что она будет с крыльями.

– Прошу прощения, Светлейший. Это не зависело от меня.

– Ничего… так даже любопытнее. Я хотел, чтобы она не была похожа ни на кого – так и есть.

Он убрал пальцы со стекла, и Джон с трудом удержал вздох облегчения.

– Как ты назовёшь её? – спросил император. Джон поклонился.

– Это творение предназначено для Светлейшего Императора. Только ваше величество может дать имя своей Богине-Невесте.

– Хорошо. Я подумаю. У неё должно быть имя, такое же удивительное, как она сама. Ты прав, Джон Доу.

Он снова поклонился, и выпрямился, только когда удаляющиеся шаги императора стихли. Тогда он снова повернулся к резервуару и подумал: «Он может называть тебя как угодно, но на самом деле ты Джейн Доу. Помни это, дорогая».

Её сложенные крылья слабо колыхались в растворе, и Джон знал, что она его слышит.

Если бы кто-нибудь прежде сказал Джону, что Светлейший Император может бегать по комнате с сияющими от счастья глазами, едва не подпрыгивая, как ребёнок, он бы… впрочем, после их долгих задушевных бесед об идеале Светлейшего, возможно, и поверил. Но что император может схватить в охапку его, низкородного смерда, и едва не задушить в объятиях – ни за что на свете.

– Джон Доу, ты сам – бог! Она… она больше чем Богиня! Она – Вселенная! Чего ты хочешь? Скажи?

– Удовольствие моего императора для меня лучшая награда, – заученно ответил он, зная, что за этим последует прибавка к жалованию, новый дом, новые рабы или, может быть, даже свобода, но хотел он на самом деле только одного, а этого император не даст никогда.

– Я всю ночь с ней говорил. Она… небеса, это абсолютно всё, о чём я мечтал! Абсолютно всё, понимаешь? Даже…

– Даже то, о чём вы мне не говорили? – слабо улыбнулся Джон. Император покраснел, как мальчишка. Джон улыбнулся шире и спросил: – Как вы решили её назвать?

– Не знаю… пока не знаю. Может, Селестия… или Клементина… как мою прабабку, Великую Императрицу…

– Почему бы вам не спросить её саму?

Император моргнул. Убрал руки с плеч Джона.

– Я… даже не думал… ты полагаешь?..

– Она совершенна. Ей лучше знать.