Георгий Катаев - Звезды просят слова

Катаев Георгий

Звезды просят слова

Георгий КАТАЕВ

ЗВЕЗДЫ ПРОСЯТ СЛОВА

Большие квадратные часы над парадным входом института показывали двадцать пять минут девятого. Спешащие ручейки людей выплескивались из трамваев и троллейбусов за углом главного здания и сливались у входа. Слева от ступенек невысокой лестницы росло покосившееся стадо мотоциклов и мотороллеров любимого средства передвижения механиков и старших лаборантов. У скверика напротив хлопали дверцы: прибывали в личных машинах заведующие лабораториями и начальники отделов.

Я уже вытаскивал пропуск, когда мимо прошел худощавый, чуть ниже среднего роста мужчина с ключом от машины на указательном пальце левой руки. Быстрая походка и черный ежик коротко стриженых волос... "Ленька!" - громко вырвалось у меня. Мужчина обернулся. Ну, конечно! За тринадцать лет - с момента торжественного вручения нашему курсу дипломов - он почти не изменился, только стало очень смуглым его тонкое лицо. Через минуту, заполненную междометиями, выяснилось, что с сегодняшнего дня он старший научный сотрудник нашего института. Отыскался след Тарасов! - Слушай, столько надо рассказать! А сейчас некогда, - кричал Ленька. - Сравнительные жизнеописания продолжим в обеденный перерыв, хорошо? Встречаемся тут же, у выхода. Ладно? Если захочешь поедем со мной... - И Ленька, помахав рукой, воткнулся в людской поток.

Ленька Воробьев пришел в университет вскоре после войны из поселка где-то за Костромой. Аттестат с золотой медалью пропустил этого паренька в пиджачке с заплатанными рукавами в храм высокой науки, но в дальнейшем дело пошло хуже: половины программного материала в школе костромского поселка толком не проходили. Иностранного языка в десятом классе не было совсем.

В громадном общежитии на Стромынке наши комнаты были рядом. Ленька стал удивлять нас с самого начала. Ровно в шесть утра за стенкой гремел будильник, затем стучали четырехкилограммовые гантели, потом по коридору топали разбитые бутсы. Ленька шел в читалку.

Стромынгородская читальня отличалась от всех других тем, что туда можно было ходить со своими книгами, а главное, тем, что работала круглые сутки. В сессию некоторые там и спали, положив голову на раскрытый учебник. Ленька с утра пораньше исправлял недоделки школы.

Но ровно в девять он сидел рядом с нами на лекциях в старом здании на Моховой. После обеда Ленька вновь усаживался в читалке на свое излюбленное место у окна. До одиннадцати. В одиннадцать он ложился спать. И так каждый день.

Ребят из своей группы, живших в общежитии, Ленька яростно пытался сагитировать заниматься по своему методу. Кое-кто поддавался, но надолго их не хватало. Как же можно усидеть за учебником, если вся группа идет после лекций в "Ударник" на новую картину?

Находились и такие, которых Ленькина пунктуальность выводила из себя. Однажды, как только Ленька уснул, кто-то перевел его будильник на пять часов вперед. В час ночи зазвенел звонок. Дело было зимой, одинаково темно, что в час, что в шесть. Ленька вскочил, пробормотав: "Ой, что-то спать хочется!"

Закатились под батарею гантели, протопали бутсы. Можно было смеяться вволю. Но настоящий, уже не сдерживаемый хохот пяти здоровых глоток раздался минут через двадцать, когда Ленька вернулся из читалки и стал раздеваться, тихо бормоча: "Надо же, раньше меня встали! Уходил, они еще сидели! Нет, сегодня я что-то не могу, надо вздремнуть еще!"

С ребятами из своей комнаты Ленька потом неделю не разговаривал.

Диплом он защищал по захватыванию и затягиванию (такая паучиная терминология существует в радиофизике). Началось распределение. Я попал в институт, с которого начал рассказ. Леньке неожиданно предложили аспирантуру. Преподаватели кафедры, видимо, были наблюдательнее товарищей по курсу.

После памятного всем нам выпускного вечера я Леньку не видел, но кое-что до меня доходило. Как почти все экспериментаторы, в срок он не защитился. Это теоретику нужны только авторучка, стопка бумаги и хорошая библиотека. А экспериментатор должен собрать установку, прибор за прибором. Попробуй, когда в отделе снабжения на тебя уже смотрят волком: ведь на работу аспиранта денег не полагается. А стеклодувы потребляют спирт в объеме выдуваемых ими изделий... Ну и так далее. Но Ленька молодец - защитился через год после окончания срока. Кандидат физико-математических наук! Защитился - и неизвестно куда пропал. Хоть теперь объявился!

В час дня, когда наиболее стойкие сотрудники занимали очередь в институтскую столовую, а сибариты - в ближайшее кафе, я вышел из дверей института.

Ленька появился минуты через две. Он был в черном халате и тащил что-то похожее на этажерку из алюминиевых уголков. Внутри этажерки смутно поблескивал дюаровский сосуд - вроде большого термоса, но с длинной шеей внизу. На зеркальную поверхность сосуда в интересах техники безопасности был натянут капроновый чулок. Из герметической крышки, неуважительно называемой "капкой", торчали во все стороны латунные трубки с кранами. За одну из трубок уцепился обвисший пузырь метеорологического шара-зонда. Такая штука была мне знакома. В ней носили в главный корпус жидкий гелий, а чтобы он не испарился в атмосферу, дорогой газ собирали в эту желтую резиновую грушу.

- Зачем тебе в первый день работы на новом месте понадобился гелий? спросил я Леньку.

- Сейчас все расскажу! Полезай в машину, поедем на ожижительную станцию, ответил тот на ходу и подошел к бело-зеленой "Волге". Ленька мастерски вырулил из ряда и не менее лихо промчал триста метров до новой территории института, где находилась ожижительная. Пристроившись в хвост очереди автокаров и ручных тележек с черными металлическими дюарами для жидкого азота и голубыми - для кислорода, он распахнул дверцу.

На дворе стоял жаркий сентябрьский денек.

- Так ты все эти годы здесь? - сказал Ленька. - Завидую. Мог заниматься наукой, не то что я...

И он рассказал, что по окончании аспирантуры его направили в весьма отдаленный "почтовый ящик", где он в течение пяти лет конструировал некую заоблачную аппаратуру. Производственные планы были достаточно жесткими, и в рабочие часы на науку времени не оставалось. Другое дело в нерабочие...

Потом его неожиданно вызвала в Москву, в иностранный отдел госкомитета. А через два месяца он оказался в слаборазвитой восточной стране, в столице которой создавался университет.

На всю страну он был поначалу единственным физиком. На него свалились сразу и лекции, и создание практикума, и даже составление учебников. Но самое страшное - язык.

- Наследие проклятого колониализма, - улыбнулся Ленька, - все мои студенты, кроме своего языка, говорили еще на английском. А нас только и научили различать, что passive, а что нет. Для начала пришлось писать лекции по-русски, переводить на английский, а потом зазубривать текст наизусть.