Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 6

Миры Роджера Желязны

Том шестой

Сегодня мы выбираем лица

Филипу К. Дику электрическому пастырю

ЧАСТЬ I

Течение ровное, но непреодолимое плавное но неуклонное…

Вдруг вспышка молнии, а вслед за нею — долгий глубокий вздох…

Стремительный порыв и… медленное падение осколков мозаичной головоломки… некоторые из них начинают группироваться вокруг меня…

И я начинаю понимать.

Только тогда картина была целостной и я, пребывая вне времени, созерцал ее во всей полноте. Последовательность эпизодов несомненно существовала, они соединялись друг с другом, как доминошные костяшки или позвонки в позвоночнике, и нетрудно было выделить какой-то один из множества.

Вот, например.

Холодный ноябрьский вечер. Суббота. Приблизительно половина одиннадцатого. Мы с Эдди стоим, застегивая плащи, в вестибюле клуба и через стеклянные двери смотрим, как ветер гоняет бумажный мусор по мокрой Манхэттен-стрит.

Ждали Денни с машиной и почти не разговаривали. Эдди знал, что настроение у меня поганое. Я достал сигарету, он с готовностью щелкнул зажигалкой.

Наконец черный лоснящийся «седан» подкатил к дверям. Я как раз натягивал на левую руку перчатку, другая была зажата в кулаке, когда Эдди выскочил на улицу и придержал для меня дверь. Струя ледяного воздуха высекла слезы из моих глаз. Я замешкался, вытаскивая носовой платок и вытирая слезы, поэтому и рокот работающего вхолостую двигателя, и гудки проносящихся мимо автомобилей фиксировал абсолютно машинально.

Только запихнув платок обратно в карман, я приметил фигуру на заднем сиденье за опущенным стеклом и осознал с беспокойством, что Эдди находится в шести или семи шагах от меня.

В тот же миг прогремели выстрелы и я почувствовал несколько тупых ударов в грудь. Это уже после я узнал, что продырявлен в четырех местах.

Я падал, извиваясь от боли, и единственным моим предсмертным утешением было видеть, как с лица Эдди исчезает улыбка, как рука его тянется за револьвером и не успевает его выхватить, как неуклюже он вдруг опрокидывается на спину…

Таким он и остался у меня в памяти за секунду до того, как рухнул на тротуар.

Или вот еще.

Слушая Поля, я думал, как прелестно мог бы выглядеть этот пейзаж в действительности: речушка, впадающая в кристально чистое озеро, исполинская ива, вся трепещущая, словно в ознобе от близости воды, которой она время от времени касалась кончиками зеленых глянцевитых ветвей… Но все ненастоящее. Вернее, и речушка, и озеро, и ива, существовали на самом деле, только не здесь, — изображение транслировалось откуда-то издалека, может быть, с другого конца света. Впрочем, горный пейзаж меня устраивал больше, чем панорама городской застройки, завораживающая в своем однообразии и простирающаяся от Нью-Йорка до Вашингтона, каковую можно было увидеть из окна его квартиры, расположенной чуть ли не под самой крышей небоскреба.

А в остальном грех мне было жаловаться: кондиционированный воздух, абсолютная звуконепроницаемость, интерьер выдержан в соответствии с эстетическими требованиями времени, о котором, правда, судить я еще не мог. Вот коньяк безоговорочно был превосходным.

— …чертовски забавно, — говорил Поль. — Я просто диву даюсь, как быстро ты адаптировался.

Я отвернулся от окна и посмотрел на него. Стройный, моложавый брюнет. С обаятельной улыбкой и глазами, по выражению которых нипочем не догадаешься, что у него на уме. Я не переставал им восхищаться. Ведь это мой внук (причем перед последним словом поставьте семь или восемь «пра»)! Я пытался обнаружить в нем сходство с собой и находил его там, где ожидал меньше всего. Крутой лоб, вздернутая верхняя губа и мясистая нижняя — все это досталось ему от меня, а вот нос был во всех отношениях его собственный. Зато у нас одинаковая манера опускать левый угол рта, выражая досаду или недоумение. Я ответил, тоже улыбаясь:

— Что же в этом удивительного? Разве распоряжения, оставленные мной на случай моей смерти, не свидетельствуют о том, что я не преминул побеспокоиться о будущем?

— Пожалуй, — согласился Поль. — Но я, честно говоря, полагал, что тебя заботило только одно — избежать смерти.

— Несомненно. Я понял, что это возможно, еще в семидесятые. Тогда замораживание тел казалось просто сказкой.

— В семидесятые двадцатого столетия, — уточнил он, продолжая улыбаться.

— В самом деле, я так легко говорю об этом, будто с тех пор прошло два-три года, не более. На моем месте ты чувствовал бы себя так же. Однажды я подумал: была не была, какого дьявола! Допустим, меня подстрелят и попортят что-нибудь внутри, так ведь в будущем научатся делать к человеку запчасти. Но тогда почему бы не заморозить себя до лучших времен, уповая на счастливый исход? Я прочитал пару статеек по этому вопросу, и звучали они довольно-таки убедительно. Ну и решил попробовать. В конце концов, каждый развлекается как умеет. А потом я на этом малость повернулся, ни о чем другом не мог думать, совсем как какой-нибудь святоша, мечтающий о вознесении на небеса… «Вот умру и попаду в будущее!» Я пытался представить, как конкретно это произойдет, перелопатил кучу макулатуры, все прикидывал, какой способ лучше. Нормальное себе выбрал хобби, — я сделал очередной глоток, — и получал от этого массу удовольствия, а теперь вдобавок выясняется, что овчинка стоит выделки.

— Да, — подтвердил Поль, — стоила. Но тебя, кажется, не слишком впечатляют наши сверхсветовые скорости и освоение миров за пределами Солнечной системы?

— Почему же, я восхищен, хотя и предполагал, что это когда-нибудь станет возможным.

— А тебе известно о недавних достижениях в области телепортации? В космических, заметь, масштабах!

— Вот это меня поразило. Впрочем, поразило приятно. Поддерживать таким образом связь между форпостами… Потрясающе!

— Но что тебе было действительно в диковинку?

— Ну, — сказал я, уселся в кресло и отхлебнул еще коньяку, — за исключением того факта, что люди, хотя и продвинулись так далеко, а все же до сих пор не умеют разрешать конфликты мирным путем, — я поднял руку, предупреждая его аргументы в пользу экономических санкций и контроля над вооружением, он промолчал, и я с удовлетворением отметил, что парня научили уважать старших, — так вот, помимо этого факта самым неожиданным для меня стало открытие, что мы более или менее легальны.