Хол Клемент - В глубинах океана

Хол Клемент

В ГЛУБИНАХ ОКЕАНА

Ocean On Top

Глава 1

Я никогда профессионально не консультировался с психиатром, да и не очень-то к этому стремился, но сейчас мне очень бы хотелось поговорить с одним из них. Не то чтобы я чувствовал, что схожу с ума, но когда вам есть что сказать — что-нибудь глубоко значимое, и вы хотите, чтобы ваши слова оценили, — для этого лучше подходит профессионал.

Существует термин, определяющий людей, которые не могут находиться на открытом пространстве, среди толпы, и есть слово, обозначающее тех, кто трясется от мысли оказаться запертым в замкнутом пространстве. Это достаточно распространенные болезни, но я не отказался бы поспорить, что никто никогда еще не страдал одновременно и от агорафобии, и от клаустрофобии, вместе взятых.

С таким именем, как у меня, я никогда не стремился к публичному признанию, и даже в дружеской компании я обычно борюсь с соблазном делать умные замечания. Но тогда мне хотелось, чтобы рядом был кто-то, способный оценить мои ощущения.

Возможно, мне просто хотелось, чтобы кто-то был рядом.

Звуки шторма больше не доносились до меня. «Пагноуз»[1] разломилась примерно в том месте, где и ожидалось. Она попала в шторм именно в том районе, где и предсказывало бюро погоды, и топливо у нее кончилось за пять минут до расчетного времени, но это даже я смог бы предсказать: Совету по энергии в этом смысле можно доверять — никаких запасов энергии сверх необходимого не уйдет на дно. Однако батареи еще не окончательно сели, и я постоянно проводил радионавигационную проверку, пока кораблик дрейфовал все ближе к точке, куда, собственно, он и должен был направляться. До места назначения было около полумили. Когда я заметил, что могу проскочить ключевую точку, я включил электрозапалы, и бедная маленькая «Пагноуз» начала разваливаться пополам.

Ни для чего другого эта лодка не предназначалась, и я не успел привыкнуть к ней, как это могло бы произойти с другими людьми, но все же само зрелище мне не особенно понравилось. Такое решение казалось ненужной тратой ресурсов. Однако я не стал долго над этим размышлять. Я нырнул в капсулу, задраил люк и позволил событиям идти своим чередом. К настоящему времени, если верить датчикам статистического давления, капсула и я были уже на глубине восьмисот футов.

Было очень, очень тихо. Я знал, что капсула движется сквозь воду, поскольку глубина увеличивалась примерно на два фута в секунду, но ничего не слышал. Обломки лодки уже исчезли — плавучие рассеялись по поверхности Тихого океана, а тяжелые пошли ко дну быстрее меня. Если бы что-либо твердое ударилось о ту часть погибшего суденышка, где я сейчас находился, я бы удивился и встревожился одновременно. Тишина — это хорошие новости, но все же я чувствовал себя не в своей тарелке.

Я однажды побывал в космосе, проводя бесцельное расследование на одной из исследовательских станций Совета по термоядерному синтезу — там было точно такое же полное отсутствие звуков. Мне тогда это не понравилось; мне казалось, что вселенная намеренно дразнит меня, пока не придет время смахнуть мои бренные останки. Теперь тишина также раздражала меня, но ощущение было другим — мне казалось, что кто-то внимательно наблюдает за мной, стараясь определить, что у меня на уме, и решает, когда ему вмешаться. Конечно, в данном случае психиатр не смог бы существенно помочь мне, потому что за мной и в самом деле кто-то мог наблюдать.

Год назад в этих водах исчез Берт Вельштраль. Десять месяцев спустя здесь же пропал Джои Элфвен, лучший в мире инженер и подводник. Они оба были моими друзьями, и меня не на шутку встревожило их исчезновение.

Шесть недель назад за ними последовала Мари Владецки. Для меня ее исчезновение было гораздо большей потерей. Мари, конечно, не была следователем — Совет в лице нынешнего босса, имя которого я сохраню в тайне, считает, что женщины не могут быть достаточно объективными, — но это не означает, что она не могла быть любопытной. Кроме того, Джои ее интересовал настолько же, насколько сама Мари интересовала меня. Когда она субмарину Совета с Папеэте, она, по сути дела, не нарушила ни одной буквы закона, но уж точно возмутила его дух. Она никому не сказала, куда направляется, и в последний раз вышла на связь между Питкерном и Оехо, в тысяче миль от места, где сейчас тонул вместе с обломком «Пагноуз»; но все, кто знал Мари не испытывал никаких сомнений относительно того, где ее в первую очередь следовало искать.

Босс оказался достаточно человечен для того, чтобы выбрать меня для разведки. Поначалу я собирался именно так и поступить — взять субмарину и посмотреть, что из этого получится, но разум победил. Исчезновение Берта могло быть случайностью, хотя у нас уже были некоторые подозрения относительно региона вокруг острова Пасхи. То, что Джои пропал в пределах полудюжины миль от того же места, предположительно могло быть и совпадением — морю время от времени удается обставить человека. Однако после пропажи Мари только тупица отправился бы в этот район, если б смог этого избежать.

Поэтому я сейчас и находился в тысяче футов под поверхностью Тихого океана, в нескольких тысячах футов от его дна, замаскированный под обломок кораблекрушения.

Я не знал точно, на какую глубину мне предстоит спуститься, чтобы достичь дна. Моя последняя ориентировка на поверхности была вполне точной, и я прекрасно изучил контур дна к северу от Рапануи, но не был уверен, что опускаюсь строго вертикально. Течения вокруг острова не слишком похожи на гладкие, ровные стрелки, изображенные на мелкомасштабной карте Тихого океана.

Конечно, можно было воспользоваться эхолокатором, но чтобы не впасть в искушение, я не оставил на борту никаких излучающих устройств, кроме ламп дневного света; но даже их я не собирался включать до тех пор, пока хоть в какой-то мере не уверюсь, что нахожусь в одиночестве. Лучшей политикой для меня было видеть, но не быть видимым самому. А уверен я буду лишь тогда — если вообще смогу быть уверен, — когда опущусь на самое дно и достаточно долгое время проведу за прослушиванием.

Пока я смотрел на датчик давления, сообщавший мне, как увеличивается слой воды надо мной, и на сенсоры, которые дали бы мне знать, если кто-то неподалеку воспользовался бы сонарным устройством. Я не смог бы сказать, хочу ли я получить какой-то сигнал или нет. Если мои приборы проявят активность, то будет прогресс; тогда я буду знать, что рядом, внизу, находится кто-то, кому здесь не следует находиться, — с другой стороны, такой же разновидности прогресса добились и остальные трое.