Рэй Брэдбери - Ракета

РАКЕТА

Фьорелло Бодони часто просыпался ночью и слушал, как ракеты, вздыхая, отлетают в небо. Он вставал, уверенный, что его почтенная жена погружена в сон, и на цыпочках выходил за порог. Здесь он на несколько минут спасался от прогорклого запаха кухни, которым был пропитан весь домик над рекой. И в эти минуты молчания он позволял своему сердцу уноситься в пространство вслед за ракетами.

В эту ночь он стоял, полуодетый, в темноте и следил за огненными струями, возникавшими на небосводе, когда ракеты уносились по своим мощным траекториям на Марс, на Сатурн и Венеру.

— Эй, Бодони!

Бодони вздрогнул.

На ящике, у самой воды, такой тихой и спокойной, сидел старик; он тоже смотрел на ракеты, бороздящие спокойное небо.

— А, это ты, Браманте!

— Ты выходишь так каждую ночь, Бодони?

— О, только затем, чтобы подышать свежим воздухом.

— Ах так? А я люблю смотреть на ракеты. Я был ребенком, когда они начали летать. Прошло уже восемьдесят лет, а мне никак не удается полететь в ракете.

— Я еще полечу когда-нибудь.

— Ты глуп! — вскричал Браманте. — Никогда ты не полетишь. Мир существует только для богатых. — Он покачал седой головой, погрузился в воспоминания. — Когда я был молодым, везде были огненные надписи: «Мир Будущего — Знание, Комфорт и Новые Пути для всех!» Да! Восемьдесят лет! А теперь будущее уже настало. И что же, летаем мы в ракетах? Нет. Живем в нищенских хижинах, как наши деды...

— Но мои дети, может быть... — заговорил Бодони.

— Нет, и не дети твоих детей! — крикнул старик. — Только богатые могут думать о путешествиях и летать в ракетах.

Бодони поколебался.

— Броманте, — заговорил он, — у меня есть сбережения, три тысячи долларов. Я копил их несколько лет. Собирал их на свою мастерскую, для нее нужны новые машины. Но вот уже месяц, как я не могу спать. Слышу ракеты. Я думал, я размышлял. И сегодня вечером я принял решение. Один из нас полетит на Марс.

Потемневшие глаза его блестели.

— Дурак! — прервал его Браманте. — Как ты выберешь того, кто полетит? Кто из вас полетит? Если ты, то жена возненавидит тебя за то, что в Космосе ты был поближе к богу. Когда через несколько лет ты будешь рассказывать ей о своем чудесном путешествии, разве ее не будет пожирать зависть?

— Нет.

— Ты! А дети? Ты думаешь, им достаточно будет знать, что их отец полетел на Марс, пока они должны сидеть дома? Ты отравишь им всю жизнь! Они всю жизнь будут мечтать о ракете, заболеют от этого. Не кружи им головы, Бодони, советую тебе. Пусть они знают, что они бедны. Направь им взгляды на их руки, на твою мастерскую, а не на звезды.

— Но...

— А представь себе, что полетит твоя жена! Что ты будешь ощущать, зная, что она видела, а ты нет? Ты не сможешь больше смотреть на нее. Нет, Бодони, купи машины, какие тебе нужны, — это мечта, самая подходящая для тебя.

Старик умолк.

— Доброй ночи, — сказал Бодони.

— Спи спокойно, — ответил тот.

Бодони не спал всю ночь. Он ворочался с боку на бок, не смыкая глаз. Браманте был прав. Лучше купить машины. Зачем копить деньги, если и так только один из них сможет полететь в ракете, если остальные должны будут оставаться дома?

— Фьорелло, ешь, — сказала утром Мария, его жена.

— У меня пересохло в горле, — ответил он. В комнату вбежали дети. Трое мальчиков ссорились из-за игрушечной ракеты. У обеих девочек были куклы, изображающие обитательниц Венеры или Нептуна с зелеными волосами, с тремя желтыми глазами и двенадцатью пальцами на каждой руке.

— Мы видели ракету, полетевшую на Венеру! — закричал Паоло.

— Она взлетела с таким свистом — иииии! — прибавил Антопелло.

— Тихо, дети! — крикнул Бодони, затыкая себе уши.

Глаза у детей округлились. Отец редко повышал голос.

Бодони встал. — Слушайте, вы все! У меня есть достаточно денег, чтобы кто-нибудь из нас полетел на Марс.

Дети подняли крик.

— Вы поняли? — спросил он. — Только один из нас. Который?

— Я, я, я! — кричали дети.

— Ты, — сказала Мария.

— Ты, — возразил он.

И все умолкли.

Дети размышляли. — Пусть летит Лоренцо... он самый старший...

— Нет, Мириам... она девочка.

— Подумай о том, что ты мог бы увидеть, — обратилась Мария к мужу. Но выражение глаз у нее было необычное, голос дрожал. — Метеориты, как рыбы. Луну. Всю вселенную. Тот, кто полетит, должен хорошо рассказывать. А ты умеешь говорить.

— Ты тоже, — возразил он.

Все дрожали.

— Так, — неохотно решил Бодони. Он вырвал из щетки несколько соломинок. — Бросим жребий.

Он выставил кулак с торчащими соломинками. — Выбирайте.

Каждый из детей вытянул по соломинке, медленно, торжественно.

— Длинная.

— Длинная.

— Длинная.

В комнате царило молчание. Осталось только две соломинки. Бодони чувствовал, как болит у него сердце.

— Теперь ты, — прошептал он. — Ты, Мария. Она вытянула. — Короткая, — сказала она.

— Ах! — вздохнул Лоренцо, полугрустя, полурадуясь. — Мама поедет!

Бодони попытался улыбнуться.

— Поздравляю! Сегодня же я куплю тебе билет.

— Погоди, Фьорелло...

— Ты сможешь полететь на будущей неделе.

Она увидела опечаленные взгляды детей, устремленные на мать; неуверенно улыбнулась и медленно отдала соломинку мужу.

— Я не могу лететь на Марс.

— Почему?

— У меня опять будет ребенок...

— Что такое?

Она отвернулась. — Мне нельзя лететь в таком состоянии.

Он взял ее за локоть. — Это правда?

— Решайте без меня.

— Почему ты ничего мне не говорила? — настаивал он.

— Я забыла.

— Мария! Мария! — Он погладил ее по щеке — Тянем снова!

Паоло сразу же вытащил короткую соломинку.

— Я полечу на Марс! — мальчик запрыгал от радости. — Спасибо, папа!

Остальные дети отступили от него. — Как хорошо, Паоло!

Паоло, перестав смеяться, смотрел на родителей, на братьев и сестер.

— Я могу лететь, правда? — неуверенно спросил он.

— Да.

— И вы будете любить меня, когда я вернусь?

— Конечно!

Паоло смотрел на драгоценную соломинку, которую держал в дрожащей руке. Все молчали. Паоло покачал головой.

— Я и забыл, — медленно проговорил он. — Я ведь хожу в школу. Я не хочу лететь. Тяните еще раз.

Но никто уже не хотел тянуть. Все чувствовали себя тяжело и уныло.

— Никто не полетит, — произнес Лоренцо.

— Так будет лучше, — сказала Мария.

— Браманте был прав, — отозвался Фьорелло.