Святослав Логинов - Ганс Крысолов

Логинов Святослав

Ганс Крысолов

Святослав ЛОГИНОВ

ГАНС КРЫСОЛОВ

Господь, спаси мое дитя!

Немецкая народная баллада.

Всюду жили чудеса. Они прятались под метелками отцветшей травы, в позеленевших от жары лужах, среди надутых белых облаков, украшавших небо. Чудеса были любопытны, они тянулись к Гансу, старались дотронуться, согнувшись в три погибели выглядывали из-под кустов. Ганс не обижался, он и сам был любопытен. Если смотрят - значит так им лучше, не надо мешать. Вот и сейчас Ганс знал, что кто-то притаился за ветками, не решаясь выйти. Ничего, в свой срок покажется и он.

Ганс развязал котомку, достал ржаной сухарь и начал громко грызть. Оставшиеся крошки собрал на ладони, широко раскрыл ее, показывая всем, и тихонько посвистел. С ближайшего дерева слетела пара пичуг - незнакомых, их Ганс видел первый раз. Усевшись на краю ладони, птички принялись быстро клевать. От частых осторожный уколов больно и сладко зудела кожа.

- А теперь, что надо сделать? - спросил Ганс.

Пичуги вспорхнули, но через минуту вернулись снова, уронив на ладонь по тяжелой перезревшей земляничине. Слизнув ягоды, Ганс поднял к губам дудочку и взял тонкую ноту, пытаясь повторить утреннюю песню синицы. Но замер, не услышав даже, а просто поняв, что тот, кто возился за кустами, дождался своего часа и вышел.

Ганс медленно поднял взгляд. Перед ним стояла босоногая девочка лет семи, в замаранном и во многих местах заштопанном платьице. Девочка держала за руку мальчугана четырех лет. Сразу было видно, что это брат и сестра. Мальчуган стоял, вцепившись в руку защитницы, и сопел, насторожено разглядывая Ганса. Руки и щеки детей были густо измазаны зеленью, землей и земляничным соком.

Ганс улыбнулся.

- Ты тут колдуешь? - спросила девочка.

- Я тут обедаю, - сказал Ганс.

Он достал из сумки еще один сухарь, протянул:

- Хочешь?

- Ты колдуешь, утверждающе произнесла девочка. - Я видела. И место тут волшебное, мы всегда приходим колдовать на эту поляну, потому что здесь под землей самая середина ада.

- Да ну?! - удивился Ганс. - И как же вы колдуете?

- Надо взять лапу от черной курицы, старую змеиную кожу, и три капли крови невинного младенца, положить все в горшок, который ночь простоял на кладбище, залить водой и варить целых три дня. Если потом обрызгать себя этим варевом, то сразу станешь невидимым.

- И получается? - с интересом спросил Ганс.

- Три дня варить надо, - пожаловалась девочка. - Вода выкипает, а добавлять нельзя.

- А где ты собираешься взять кровь невинного младенца?

- А он на что? - девочка дернула за руку брата. - Гансик, ты ведь дашь крови?

- Дам, - важно сказал мальчик.

- А я его потом колдовать научу. Так всегда делают. Когда я была невинным младенцем, старшие девочки у меня тоже кровь брали. Кололи палец и выжимали кровь...

Ганс не выдержал и расхохотался.

- Значит... когда ты была... невинным младенцем!.. А сейчас ты кто?..

- Я погибшая душа, обреченная геенне огненной, - личико девочки оставалось совершенно серьезным. - Господин священник говорит, что все, кто учится колдовать, губят душу.

- Вот что, погибшая душа, - сказал Ганс, - давай есть сухари. У меня еще много.

Он дал детям по большой корке и, когда они уселись рядом на траву, сказал:

- Брата твоего зовут Ганс, меня - тоже Ганс, а тебя как?

- Ее Лизой зовут, - объявил Гансик.

- Значит ты, Лизхен, очень хочешь быть невидимой?

- Нет, - ответила Лизхен, - просто это легче всего получается. Черных кур у трактирщика полно, а змеиную кожу в лесу найти можно. Это же не верблюд.

- Зачем тебе верблюд? - изумился Ганс.

- Будто сам не знаешь? Головы приставлять. Людвиг нашел у отца на чердаке медную лампу. Это же все знают: если намазать медную лампу верблюжьей кровью, а потом зажечь, то все, кого лампа осветит, представятся с верблюжьими головами и так будут ходить, пока не вымоешь лампу святой водой.

- Здорово! - признался Ганс. - Хотя я видел много верблюдов и еще больше медных ламп, а вот человека с верблюжьей головой ни разу не встречал.

- Так я и знала, что врут про головы! - в сердцах сказала Лизхен. - А вот ты лучше скажи, почему тебе птицы ягоды носят и совсем не боятся?

- А ты меня боишься?

- Нет, - призналась девочка. - Ты хоть и колдун, но не страшный. Ты добрый.

- Вот и они не боятся.

- А меня научи так.

- Хорошо, - сказал Ганс. - Я пока поживу здесь, ты приходи, я буду тебя учить.

- А мне можно? - ревниво спросил Гансик.

- И тебе.

- А Анне? Она внучка плотника Вильгельма.

- И Анне. Всем можно.

На следующий день они пришли ввосьмером. Кроме Лизхен и Гансика пришла долговязая девочка Анна, аккуратно одетый Людвиг принес знаменитую лампу, явился беспризорный бродяжка Питер - беглый ученик трубочиста, маленький и неестественно худой. Еще были два Якоба - сыновья подмастерьев кузнечного цеха, один из них вел двухлетнюю сестренку Мари.

Ганс к тому времени кончил копать землянку и собирался отдохнуть.

- Ого! - воскликнул он, увидев ребят. - Как вас много! Если так пойдет и дальше, то скоро весь город Гамельн переселится на мою поляну.

- Обязательно! - радостно отчеканила крошка Мари.

- А Гамельн большой? - с притворным испугом спросил Ганс.

- Очень, - подтвердила Лизхен. - Он больше Гофельда и Ринтельна. Только Ганновер и Ерусалим еще больше.

- Тогда в моей землянке все не поместятся...

- Мастер, - бесцеремонно перебил бывший трубочист, - покажите, как вы птиц приманиваете.

Ганс достал дудочку. Звонкий сигнал взбудоражил лес. Кто-то завозился на верхушке дерева, зашуршал в траве, замер, уставившись черными капельками глаз. Первыми с ветки дуба спорхнули два лесных голубя. Они опустились Гансу на плечо и громко заворковали, толкаясь сизыми боками. Питер сглотнул слюну, в его глазах мелькнул огонек. Голуби мгновенно взлетели.

- Мне можно? - спросил Питер.

Ганс протянул дудочку. Питер засвистел.

- Ничего... - растерянно сказал он.

- Ничего и не получится, - подтвердил Ганс. - Чтобы тебе поверили, надо быть добрым, а ты сейчас всего лишь голодный.

- Тогда пусть уходит и не возвращается, пока не поест, - решительно сказал Людвиг.

- Ты полагаешь, что это и есть доброта? - спросил Ганс.

Людвиг покраснел. Он развязал поясную сумку - вероятно, точную копию отцовской, достал оттуда два куска хлеба с маслом. Один протянул Питеру, другой, поколебавшись, разломил пополам и отдал Гансику и Мари, успевшим устроиться на коленях у Ганса.

- Это уже лучше, - улыбнулся Ганс.

Рыжая белка сбежала вниз по стволу, прыгнула на руки Гансу, уселась столбиком, потом ухватилась лапками за кусок хлеба, который держал Гансик. Гансик засопел и потащил к себе хлеб вместе с белкой. Белка зацокала.

- Тише, тише, - сказал Ганс.

Он отломил от куска корочку белке, остальное вернул мальчику. Мир был восстановлен.

- Его так не боятся, хоть он и жадный, - с завистью протянул Питер, облизывая масленые пальцы.

- Выходит, не такая простая это вещь - добро, - сказал Ганс. - Вот мы сейчас и подумаем вместе, каким оно может быть. Без этого у нас с вами ничего не выйдет.

Разговор затянулся на весь день. Ганс объяснял, спрашивал, показывал. Голос его охрип, губы распухли от непрерывной игры. Белка несколько раз убегала и возвращалась, стайками налетали шумливые птицы. Детишки ошалели от чудес и устали. Они съели все сухари, что были у Ганса, и кучу земляники, собранной суматошными дроздами. Мари уснула, свернувшись на расстеленной курточке Людвига. Гансик играл с белкой. Остальные все выясняли, какой должна быть волшебная доброта.

- Если белка ко мне придет, а я ее схвачу? - нападал старший Якоб, умненький мальчик, единственный кроме Людвига, умевший читать. - Ее же зажарить и съесть можно. Питер, вон, ест белок.

- Как ее есть, если она любимая?! - крикнула Лизхен, а Анна, за весь день не сказавшая и десяти слов, молча пересела поближе к Гансику, чтобы в случае беды защитить белку.

- А как ты любимую курицу кушаешь? - не сдавался Якоб.

- Она по-другому любимая.

- Получается, что доброму человеку охотиться нельзя? - спросил Людвиг.

- Можно, - сказал Ганс, - но если ты пошел за белкой, то не зови ее. Пусть она знает, что ты ее ловишь.

- Зачем?

- Иначе будет нечестно. Давайте разберем, может ли доброта обманывать... - Ганс обвел глазами ребят и вдруг заметил, что уже вечер.

Летом темнеет поздно, солнце было еще высоко, но в воздухе звенела совсем вечерняя усталость. Гансик, оставив белку, прикорнул рядом с Мари, проголодавшийся Питер сосредоточено жевал листики щавеля.

- Хотя об этом мы поговорим в другой раз, - поправился Ганс. - Если хотите, приходите сюда... послезавтра. Завтра я пойду на заработки.

- Разве вам тоже надо работать? - удивленно спросил младший Якоб.

- Работать надо всем, - сказал Ганс.

Он взглянул на спящую Мари, уже перекочевавшую на руки к брату, и добавил: