Алёна Левич - Не конец…

Алена Левич

Не конец…

Предисловие

Яд – мои мысли, мои чувства,Они реальность не хранят.Хранить фантазии – искусство,И это – маленький мой ад…

Для чего нужны герои? И кто – они? А герои ли они? И действительно ли, положительное – всегда исключительно положительное… И где источник истинности утверждений… морали… правды?

Если предположить, что истинное – это ложное, то ложное будет истинным? Или можно поменять позиции утверждений местами в произвольном порядке? Всегда ли есть антипод, или все имеет право на существование в независимости друг от друга… в какой-то своей плоскости… в своем вакууме и непоколебимой невесомости?

Каждый ребенок приходит в этот мир с широко распахнутым сердцем. Он все хочет и может. Он незашоренный – совершенный. Он не знает боли, страха, разочарования, агрессии, враждебности… Он еще не дал свой ответ… не отработал модели поведения. Он естественен и непосредственен. Он прекрасен. Практически никто не помнит себя в таком нежном возрасте. А жаль… Поучиться бы мировосприятию. Он – мудр… и мудрость его: на все смотреть непредвзято… без каких-либо навязанных установок и догм. Для него нет «хорошо» и нет «плохо». Он – чист.

Боль… Какая тяжесть в груди…Душа готова выпрыгнуть…Крикнуть бы…: Помоги!!!Да некому…Сущность шальнаяПодтрунивает, смеется…:– Тебе это отзоветсяКогда-нибудь…Обязательно отзовется…

Лирика? Может быть… Боль – вообще удел «Байронов». Я бы сейчас с тобой, мозг, тоже улыбнулась… если бы ребра не сдавливала дикая боль и кровь к губам не присохла. Посему, извини… В силах лишь рассуждать… про себя, «загорая» под раскаленным австралийским солнцем на теплом карьерном песочке.

Как там? Ах, да… «Я на солнышке лежу, Я на солнышко гляжу… Все лежу и лежу…»[1]

Времени у нас много, почти целая вечность. Место глухое – ни души. Вряд ли быстро найдут… Главное – не выключайся! Слышишь! Не выключайся!!! Я жить хочу! Давай, ну же, думай. Думай о чем угодно… Например, как мы с тобой здесь оказались… думай… прошу…

Детство. Глава № 1

Что первое я помню в своей жизни? Ребенок пришел в этот мир. Я пришла… Мама… я маму помню… помню руки… помню тепло…

Мама рассказывала, что начала я говорить очень рано… месяцев в шесть-семь. Она мне читала «Тараканище» Чуковского на манер интерактивной игры, показывала на картинки и поясняла: «Это – слон, это – таракан и т. д.» Однажды, как-то в задумчивости спросила, остановившись на слоне: «Это – кто?»… В ответ получила: «СНОН». Мама быстро пришла в себя, посмотрела на меня ошарашенно и повторила вопрос, тыкая пальцем в изображение таракана: «А это – кто?» Я гордо выдала: «КАКАН». Мама, не веря своим ушам, прошлась по всем персонажам, а я, в свою очередь, всех перечислила.

Итак, я начала говорить очень рано.

Иногда снится сон, будто я – двухмесячный карапуз, плаваю в белой эмалированной ванне. В теплой воде мамины руки направляют мое тщедушное тело, по-детски пухлое с милыми перетяжками. Мне – хорошо. Вода приятно щекочет кожу. Утонуть не боюсь. Плаваю от борта до борта и даже почти ныряю. Чувство защищенности и восторга захлестывает детское сердце. Это – моя среда…

Вся ирония в том, что сейчас словно рыба, выброшенная на берег… лежу и умираю на раскаленном песке заброшенного карьера, на краю мира, а нещадное солнце поджаривает раны… Так! Хватит! Я хочу жить! А значит, буду! Слышишь, мозг! БУДУ!

Дня не помню, когда бы не умела плавать. И очень хорошо врезалось в память, как научилась ходить. Было дело на Красной Пахре летом в Подмосковье. Мне – восемь месяцев. С бабушкой и дедушкой мы снимаем дачу у «цыгана». Увидела гусят. Побежала за ними. Бабушка всплеснула руками, бросилась за мной. Дедушка ловит с другой стороны. Но попробуй, поймай такую кроху…

Бабушкин смех, ее ласковые кудри, улыбающиеся озорные глаза. Широкая улыбка деда, его большие сильные руки и гордый нос. Маленькие босые ножки касаются нежной травы – щекотно и приятно. Солнце гладит голенькие плечики. Яркое небо – благосклонно, спокойно. Как же здорово – просто чувствовать, ощущать, обонять, осязать. Здорово – просто видеть и слышать, хотеть и мочь все, улыбаться всему, когда все улыбается тебе.

К двум годам своей крохотной жизни уже не картавила. Говорила четко, внятно. Меня отдали в ясли… Не могу выразить одобрения по этому вопросу, но выбора не было. Мама работала в НИИ под грифом «совершенно секретно» и часто летала в командировки. А папа… папу очень редко видела, два раза в год при благоприятном стечении везения и обстоятельств. Говорят, был дальнобойщиком на крайнем севере… Только мне всегда казалось, что для севера, тем более крайнего, он приезжал слишком загорелый, особенно зимой.

В яслях моя жизнь не состоялась. Дети недолюбливали за агрессивный характер и развитость не по возрасту, а еще за тяжелую руку. Воспитательница… не любила детей в принципе. Не удивлюсь, если потом в новостях когда-нибудь скажут, что она ела маленьких детишек на завтрак, обед и ужин. К счастью, ее нелюбовь ограничивалась только измывательствами, хотя, кто знает…

Самое яркое, что запомнилось из того периода – это… Тарелка перлового супа перед носом, всматриваюсь в нее в надежде найти оправдание, почему не могу есть, так как понимаю, что последует за внеочередное непослушание. Но моим чаяниям не суждено было сбыться. Резко голове становится противно, мокро и склизко, шею сжимают холодные узловатые пальцы воспитательницы. Ее бы воля, она с удовольствием меня удавила за двухчасовые переговоры с тарелкой. Этой «Бастинде» вообще все равно на предупреждения мамы, а также заведующей о моих тяжелых отношениях с едой. Я с младенчества ем далеко не все… и… не всегда… Что совершенно не мешает росту, набору тех драгоценных граммов, за которые вечно боролись повара в советских детских садах.

Наконец, пальцы разжались. Поднимаю голову. По волосам и челке стекает холодная перловка на голубое новое, но уже горячо любимое платье.

Данный инцидент обозначил первую внушительную каплю в море боли и злости маленького существа. Мозг опалил горячий выплеск раскаленного потока гормонов…

Адреналин поднимает пульс в уши. Слышу бешеный стук своего сердца. Смотрю в глаза воспитательнице, пробираясь до задней стенки ее черепной коробки…

«Бастинда» лишь вскрикнула: «Этот звук! У…» – и упала, потеряв сознание.

Я не до конца поняла, что произошло. Ясно запечатлелись глаза, полные ужаса, и блаженство(?): какая-то дикая эйфория, как будто меня наполняет мириадами маленьких колокольчиков, звенящих в унисон… Мне… сладко(?)… Я свободна! Нет чувства голода, нет потребности сна, нет ничего желанней этого ощущения.

Потом – переполох. Приехала скорая. Воспитательницу откачали. В «страшный звук» никто не поверил. Все списали на внутричерепное давление и переутомленность. После того случая мучительница старалась ко мне не приближаться.

В итоге, узнав обо всех зверствах, которые вытворяла эта женщина, мама перевела меня в другую группу, где педагоги были просто замечательные, дети – старше, и поэтому не раздражали своей глупостью. Но за время заключения в детском саду у меня так и не появилось ни одного друга, только участники придуманных мною игр, побегов да мелких хулиганств. Девочки не понимали мое равнодушие к куклам, а мальчишки побаивались, слушались, смотря на то, как я красноречиво размахиваю оранжевым автоматом Калашникова с красной лампочкой на конце.

Мои настоящие друзья – много взрослее, мудрее, интереснее: мама, тетя Ира, Вовчик и Томик… Кандинский, Бродский, Тарковский (Арсений Александрович), Пастернак, Блок (с последними пятью настольными друзьями познакомила мама еще в младенчестве). Верными спутниками фантазий служили конструктор по собиранию ракет, желто-синий самосвал, ранее упомянутый Калашников, с которым спала в обнимку. Я считаю: замечательная компания!

Когда мама уезжала в командировки на полигоны и военные аэродромы (она строила траектории для самолетов-невидимок) со мной оставалась тетя Ира, ее подруга-коллега. Мама была наиценнейшим инженером-программистом математиком, в связи с чем, начальство командировало на спецзадание тетю Иру ко мне. Заместителем папы работал пишущий диссертацию Вовчик – муж Томика, маминой сестры и по совместительству моей крестной.

Никогда не задумывалась, как у меня получалось, но понемножку манипулировала своими друзьями. Совсем непроизвольно нашептывала желания и мысли другим людям. Историй на «тему» – полно. Самая любимая моей семьи – именно про тетю Иру, до жути боявшуюся высоты, на аттракционе «Зонтики» в Измайловском парке.

Мне всегда нравилась высота, скорость, острое ощущение опасности, потому что именно эти моменты напоминали о некогда испытанном чувстве. Мама практически каждые выходные водила меня в Измайловский парк. Туда же я затащила и несчастную тетю. Каким чудесным образом она попала на «Зонтики», вспомнить так и не может, зато хорошо помнит, как в ужасе очнулась на них с криком «снимите меня отсюда!!!» Действительно, смешно.