Качели Ангела - Елена Воздвиженская
– Помню, – протянул мальчишка, – Да не маленький я, мам, и в храме не в первый раз, всё я знаю, и как руки сложить и как к Чаше подойти.
– Ишь ты, – строго сказала мать, – Деловой какой, да я тебе про исповедь толкую, не забыл ли, что сказать-то хотел отцу Алексию?
– Не забыл, пошли скорее, мам, – нахмурившись, ответил Павлик.
И вот они уже в церкви. Плывёт по воздуху сладостный фимиам, окружает клубами густого пряного дымка, исходящего из кадила, мерцают звёздами огоньки свечей, певчие стройными голосами славят Пресвятую Троицу, отец Алексий читает молитвы для тех, кто приготовился сегодня к Таинствам Исповеди и Причастия. Первыми подходят к исповеди дети. Степановна вытягивает шею, чтобы разглядеть через головы взрослых маленького Павлушу, он уже накрыт епитрахилью и что-то говорит батюшке, тот склонился к мальчику близко-близко, смотрит на него строгими и в то же время такими ласковыми, отеческими глазами, спрашивает о чём-то, кивает понимающе.
Сердце матери трепещет, в волнении она прижимает к груди свои ладони, шутка ли, первая в жизни исповедь у её сына! Как отзовётся она, чем останется в детской душе? Найдёт ли отклик в чистом, юном разуме? Возгорится ли в нём пламя веры истинной, веры нерушимой, веры отцов, дедов и прадедов? Тем временем отец Алексий уже прочитал разрешительную молитву и благословил Павлушу на Причастие. Степановна почувствовала, как к глазам её подступили слёзы радости и благодарности Господу за всё свершившееся:
– Поздравляю, сынок, – прошептала она сыну, подошедшему к ней.
– Спасибо, мам, – ответил мальчик.
Вскоре подошла очередь и самой Степановны с супругом. Шла служба, запели уже Символ Веры и вот оно, то ради чего и свершается в храмах с апостольских времён и поныне Литургия, ради чего и существует наша Церковь и вера православная – Таинство Евхаристии. Отец Алексий с диаконом вышли на амвон и священник воздел руки с Чашей:
– Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живого, пришедый в мир грешные спасти, от них же первый есмь аз. Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия самая есть честная Кровь Твоя. Молюся убо Тебе: помилуй мя, и прости ми прегрешения моя, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением, и сподоби мя неосужденно причаститися пречистых Твоих Таинств, во оставление грехов и в жизнь вечную.
Замирает сердце в груди при этих словах, сколько бы раз ты их не слышал, и так трепетно, так сладостно переполняет тебя любовь Господа, к нам, Его чадам – неразумным, грешным, немощным, охватывает душу осознание величия того, что свершается сейчас, в эти минуты, под сводами старого храма, от того дара, что даёт нам Бог – вместить в себя невместимое, и так трепетно, и так страшно стаёт от этого осознания, и именно это чувство называется Страхом Божиим.
Подходит к Чаше человек – слабый, согнувшийся под тяжестью грехов своих, со стыдом, и раскаянием за проступки свои, а отходит от Чаши – осветлённый, умиротворённый, наполненный благодатью Божией, внутренний свет виден сейчас на всём его облике, легко и радостно человеку, хочется и плакать и смеяться от того, что внутри ОН, и видим мы, в отошедшем от Чаши, уже и не земного жителя, а Образ Божий, таким, каким задумал его Творец, по Образу Своему и Подобию. Можно ли предстоять перед этим Таинством Таинств, пред которым трепещут самые ангелы, с холодным, равнодушным сердцем? В минуты эти неслышно, таинственно является во плоти на земле Сам Христос Спаситель. Изгоняет из сердца всякую злую силу, дарует нам узреть любовь Свою, беседовать с Собою, возносить молитвы и обращать прошения. Нет таких скорбей, которые не излечились бы безграничной любовью Живаго Бога.
Выходит из церкви деревенский люд, поздравляет друг друга с воскресным днём, да расходится по домам – пора и скотине корм задать, и воды для баньки вечерней натаскать с колонки, и обед сварить для большой семьи. Никогда почти не отдыхает деревенский житель, да только не в тягость ему эти заботы, привык он для земли родной трудиться. Пословица есть такая: «Кто землю лелеет, того и земля жалеет». Земельке-то в пояс поклониться надобно, пот пролить, тогда и она – матушка, добром тебе отплатит, урожаем богатым вернётся.
Давно уже нет отца Алексия, много лет служит у них другой священник, отец Димитрий, любит его народ. А Степановна, как на пенсию ушла, так и в храме помогает постоянно: где что прибрать, помыть, да и на клиросе подпоёт, благо все службы наизусть выучила за долгую жизнь.
Воспоминания Степановны прервались от того, что автобус вдруг резко затормозил. Старушка стряхнула с себя остатки дум и выглянула в окно, оказалось, что они уже доехали до первой деревни и автобус стоит на остановке. В салон входили люди, кто налегке, кто с корзиной, кто с сумками, кто с вёдрами, рассаживались по местам. Рядом со Степановной присел мужчина средних лет, одетый, как городской, по-модному не из наших, сразу определила старушка. Мужчина был одет в светлые брюки и белую рубашку с коротким рукавом, на голове белая панама, на ногах лёгкие сандалеты на босу ногу, через плечо перекинута небольшая кожаная сумка-планшет, в руке дорожная сумка. Рассмотрев своего попутчика, старушка снова повернулась было к окну, но услышала вопрос:
– Мать, подскажи, скоро ли мы до города доберёмся?
– Так минут через двадцать будем, милок.
– Ну, если через двадцать, то отлично, – погладив подбородок рукой, ответил мужчина, и, обратив взгляд на Степановну, продолжил, – приехал я вот к родителям в отпуск, неделю не успел погостить, как на работу вызывают. Что ж такое, говорю, неужели без меня нельзя вопрос решить? Нет, отвечают, и, помолчав, добавил, – инженером я работаю на строящемся объекте. А тут сроки заказчик подгоняет, открываться хочет раньше намеченного срока, надо объект сдавать. Сейчас до города доберусь, а там, на поезд и к себе, живу-то я далеко отсюда. Вот и погостил. Думал весь месяц тут провести, а вон как вышло.
Степановна ответила не сразу, словно не слышала речи мужчины, затем, развязав платочек на голове и снова завязав его на узелок, выдохнула:
– А я своего сыночка уж лет пять не видела, не приезжает вовсе. Да ты не подумай, что он меня бросил, – вдруг спохватилась она, – нет, он мне звонит, ну правда разок в недели три, так что поделать, далеко он живёт, дорого, наверное, звонить-то сюда. Да и ведь работает, занят всегда. Ну и семья, конечно, заботы. А я что? Я справляюсь потихоньку.
– Далеко живёт-то сын? – поинтересовался мужчина.
– Далеко, в Якутии. Закончил он у нас после школы училище, в армию сходил, а потом надумал в институт поступать, геологический. Стал геологом. Уехал сразу же после учёбы по распределению в те края, да потом так и остался там. Редко приезжает он. Женился, дети пошли. Да скоро, поди, и сам уж дедом станет, внуку-то моему уже двадцать два года. Наверное, и невеста есть на примете. До меня ли им? – словно оправдывая и защищая сына, ответила старушка.
Оба замолчали. Каждый думал о своём, наболевшем.
– А я своих на море отправил, а сам сюда к старикам. На что, говорю я жене, сдались мне ваши моря-курорты? У меня тут самый лучший в мире отдых: и банька тебе русская, и рыбалка, и речка за огородами, а леса-то кругом какие! Душа всё плохое забудет, на такую красоту глядя, засверкает как новенькая, засияет. Да и тело обновится и помолодеет лет на десять. А уж старикам какая радость, что я рядом. Глаза-то так и горят, мать суетится, то блинов мне напечь, то молочка у соседки взять, и кажется мне, будто я малец, как прежде. Да ведь вот и отдохнуть не дали, уже вызывают, эээх! – махнул мужчина рукой.
Автобус завернул с трассы во вторую деревню, следующая остановка была уже город. Пролетели незаметно пятнадцать минут, и вот уже показались из-за поворота
