Коллектив авторов - Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I
Но манифест остался клочком бумаги — Смерти не было, а революция тоже не могла ничего поделать, так как была бескровной!
Напрасно король объявил, что нашедшему Смерть отдаст он свою дочь в жены и половину царства — Смерть не находилась.
Объясняется это тем, что Весельчак в то время беспробудно пьянствовал и газет не читал, почему о происходящем и не знал. Но однажды утром, как уже говорил я, проснувшись без копейки в кармане, решил он добывать себе пропитание показыванием Смерти в клетке.
Так как малый он был смелый и неглупый, он решил сразу поставить дело на широкую ногу и отправился в саму столицу, на саму площадь у королевского дворца.
По дороге останавливался он у многих трактиров и много пил, однако секрета своего не разбалтывал, хоть в голове у него и шумело.
Смерть выдавал он просто за обезьяну, только без хвоста, ну а на обезьяну, да еще худую как Смерть, не очень–то много охотников любоваться найдется!..
Сам он ничего не знал ни о революции, ни о манифесте, ни об объявлении.
Выехал он на площадь и столь народ зазывать:
— Вот Смерть в клетке! Смотрите, граждане, вот Смерть в клетке! Не теснись! Но толкайся! Плати по пятаку с рыла! Дай маленьким вперед пройти — им дольше вашего Смерти ждать!
Первыми прибежали старики и самоубийцы. Озверели, с палками на Весельчака лезут: выпускай, такой–сякой, Смерть!
Последним прибежал начальник полиции. Моментально арестовал Весельчака и за обман и за спекуляцию на на родном бедствии и предоставил по начальству. Начальство ради такого экстренного случая отправилось во дворец и туда же отвезли Весельчака со Смертью.
— Как же ты докажешь, что это действительно Смерть, а не обезьяна? — спросил король. — Согласись сам, не могу же я отдать за тебя свою дочь, не убедившись!
— Как докажу? — сказал Весельчак. — А вот выпущу ее сейчас из клетки, так она сама докажет!
И пошел к клетке.
— Стой, стой! — окликнул его король и замялся. — Ты бы ее лучше того… на площади выпустил. Все ей свободнее будет, больше простора! Выпускать так выпускать, — это ведь не канарейка!
Между нами говоря, король любил пожить.
Вывезли клетку на площадь, и приладился было уж Весельчак длинным багром открыть клетку, как вдруг вспомнил, что косу Смерти не чердаке забыл.
Пока посылали за косой нарочного, пока он успел вернуться, город разукрасился флагами, цветами, гирляндами, плакатами: «Добро пожаловать!» и все высыпали на улицу — рады невесть чему.
Председатель профессионального союза самоубийц, конечно, потребовал, чтоб ему предоставили честь открыть клетку, но Весельчак требование отклонил, так как, будучи анархистом–индивидуалистом, не терпел никаких профессиональных союзов.
Когда привезли косу, оказалось, что она вся зазубрена и изъедена ржавчиной.
Весельчак, который уже успел почувствовать себя героем дня и влюбиться в королевну, испугался даже, что Смерть не сможет работать такой косой, и прослывет он, Весельчак, обманщиком, а значит, и мужем королевны не будет, но делать нечего, сунул косу в клетку и дернул багром за дверцы.
Тут… Тут все и попали под ржавую косу и остался один недорезанный автор.
И. Лукаш
ПУТЕШЕСТВИЕ НА МАРС
Вы предложили мне изложить историю моего путешествия письменно. Конечно, не так легко это сделать, но я постараюсь быть отчетлив и краток, освещая лишь основные события.
Как Вам известно, по профессии я инженер, а по специальности химик. В 1918 голу, покинув Россию, превращенную в синюшную мертвецкую, — я отправился в Англию, имея лестное предложение на знаменитые химические заводы «Джорджа Саунтон и К°» в Манчестере.
Еще ребенком, еще гимназистом, еще в первых днях юности моей, — любил сидеть я у звездных окон в ночи <…> Книги по астрономии — были моими любимыми книгами, а мечта о полете, о возможности побывать на ближайшей к нам звезде, — была затяжной и постоянной мечтой моего одинокого отрочества.
Я знал, что Марс есть тот ближайший к нам мир, где все условия жизни вполне соответствуют нашему земному бытию, и я допускал, что на Марсе могут быть люди, — наши звездные братья.
Всегда, как я помню себя. — хотелось мне повидать ту близкую и бесконечно далекую, непредставимо–прекрасную и непредставляемо–фантастическую, звездную, но нашу человеческую жизнь на Марсе.
Землю я особенно не любил, а когда я потерял единственное, ради чего стоит жить на земле, — свою родину, мысль о полете на Марс стала повелительной мыслью всей моей жизни.
И вот, на химических заводах мистера Джорджа, где заведовал я воздухоплавательным отделом, — удача и случай натолкнули меня на решение еще никем не решенной задачи.
18 апреля 1921 года я открыл основные принципы моей летательной световой машины, «Светосилы А», как значилась она в первых моих чертежах, ныне мною утерянных.
Было бы очень долго, да и бесплодно, излагать Вам лабиринты запутанных формул, тот хаос химических сочетаний и ту цепь математических сочленений, — среди которых я обрел принцип моего полета на Марс. Скажу только, что сам принцип был прост, как просто все гениальное.
Ежели солнечный свет пролетает пространство со скоростью около 300.000 километро–секунд, — такой же световой скоростью должна обладать и моя летательная машина.
Здесь на помощь мне пришло — всем известное световое излучение радия. Изучение свойств радия дало мне возможность построить гигантской силы радиоактивные пластинки, а углубленным изучением спектрального анализа я отыскал магнетический полюс радиопритяжения на Марсе. Этим — я победил силу земного притяжения.
4 декабря 1922 года моя крайне портативная световая машина была мною изготовлена: с виду это были четыре радиоящика свинцового цвета, прикрепляемые системой ремешков к рукам и ногам.
Я должен указать, что заканчивал я свои работы уже в Берлине, куда переехал из Манчестера в конце ноября. Здесь, в моей частной лаборатории на Уландштрассе № 90, приветливая и добрая хозяйка моя фрау Брунс, — позволяла мне всю комнату заваливать чертежами и даже прожигать полы и стены при химических моих опытах.
Надобно сказать, что сын фрау Брунс, студент математических наук Генрих, незадолго до моего приезда сошел с ума, отыскивая формулу «потери земного веса», при обладании которой человечество могло бы победить три измерения своего физического тела и ступить в область внетелесного четвертого измерения.
К сожалению, Генрих формул своих до конца не довел, сойдя с ума. Тем не менее, почтенная фрау Брунс не верила врачам, отправившим ее сына в желтый дом, и продолжала считать своего Генриха гениальным математиком. Мой искренне восторженный отзыв о гениальных попытках студента сделал нас с фрау Брунс крепкими друзьями, и мне было позволено все
Итак, 4 декабря — моя Светосила была готова.
Утром, 5 декабря, я решил начать мой полет. Путешествие не волновало меня, в расчетах своих я был тверд
вполне, а бесчисленные лабораторные опыты точно потвердили все мои выкладки, — но не хотелось мне ни убогой газетной шумихи, ни ослиного вопля варваров в профессорских сюртуках. Поэтому я решил свершить свой полет в полной тайне.
Утром, 5 декабря, я распахнул примерзлое за ночь окно и стал на подоконнике. Внизу белела улица: за ночь выпал пушистый и рыхлый снег.
Учитывая полет сквозь ледяные воздушные пространства, я накрепко закутался в шерстяные фуфайки и одел поверх всего шубу. Помню, когда я пустил в ход систему моих ременных тросов, на моих карманных часах было без 13 минут 9.
Я поднял руки и ступил из окна в беловатую бездну…
«Светосила А», как я уже говорил, — быстрее солнечного луча, и потому, разумеется, в вихре полета я немедленно потерял сознание.
На земле люди отсчитывали свои версты, часы, секунды, годы, а может быть, и столетия, а для меня, — в световом вихре полета прошло не более мгновения беспамятства.
В звездных просторах я летел, как пылинка света. Повторяю, весь мой полет в волнах света был не более обморочного мига…
Я очнулся, почувствовав боль от удара. Какие–то люди, бородатые и на вид добродушные, склонялись надо мной. Я слышал тревожные и смутные голоса. Чьи–то руки пробовали поднять меня, но я сам вскочил на ноги и радостно сорвал с головы мою меховую шапку —
— Слава Богу, я на Марсе!
Земля бесконечно далеко. Бесконечно далеки ее муки, ее ложь и подлость, голод и кровавое истребление и все ужасы моей родины, что теперь дышит там, бесконечно далеко в звездных пространствах, холодом смерти на всю вселенную… Я протянул руки этим звездным существам, я жал и стискивал чьи–то пальцы.
— Марсиане, марсиане… Вы впервые видите пред собой сына далекой Земли.
