Юрий Леж - Черный дом
— Поручик, а ты горькую не пить — пробовал? — неожиданно спросил Голицын, лишь слегка покосившись на папочку с бумагами.
Если и рассчитывал генерал выбить из колеи, растормошить или взбудоражить сидящего перед ним поручика, то внешне это никак не удалось. Синельников только рассмеялся, прилично и интеллигентно, едва приоткрывая рот, да еще и чуток отвернувшись от собеседника.
— Ох, как еще пробовал, ваше превосходительство, — не таясь, признал он. — И к врачам всяким ходил, и к бабкам деревенским, даже на богомолье пробовал… зароки всякие в церкви давал… ничего не помогает, однако. Вот только стоит увидеть своих-то подопечных, на последнем издыхании которые, кому еще две-три дозы остались в этой жизни… сразу душа непременно так возрадуется, что миновала меня чаша сия… и про всякое лечение и зароки забывается тут же…
Было в этом смешливом признании что-то этакое… заученное, нарочито бодрое и — одновременно искреннее, идущее от души. Голицын уловил и то, и другое… покачал головой, подыскивая, чтобы такое сказать в ответ, но так и не нашел нужных слов, кивнул вновь на папочку и спросил:
— А своими словами результаты химического анализа можно изложить?
— Своими словами совсем уж просто выходит, ваше превосходительство, — серьезно сказал Синельников. — Синтетический опий, практически не отличающийся от натурального. С различными примесями…
Поручик замолчал, выдерживая паузу, дожидаясь очередного вопроса от генерала, который, ясное дело, был не вполне в курсе наркотических тонкостей, но — Голицын промолчал, вызывая "нарка" на дальнейшую откровенность.
— Не делают такого у нас… Конечно, вон, кокаин наловчились синтетический гнать, — продолжил Синельников. — Но — опий… в лабораторных условиях делали, конечно, но все-таки ж не опий, а морфий и героин. Опий-сырец, как, к примеру, железную руду, смысла-то нет синтезировать. Если делать, то уж конечный продукт — чугун, сталь. Ну, или вот по нашим делам — морфий, героин. Вот только удовольствие это оказалось шибко затратным, ну, дороговато выходит, если в лаборатории. Просто мак вырастить, перегнать в опиум и дальше в морфий, героин… при всех затратах на транспортировку, при всех полицейских рисках… дешевле в сотни раз выходит.
А тут — синтетический сырец, да еще и не в лаборатории, в граммах, а, как оказалось, на рынке, десятками кило. Нонсенс. Вот потому и ругался на меня господин Варенцов, что решил сперва, мол, розыгрыш это какой-то неудачный. Да, и еще… там, в пробе, среди примесей огромный процент иридия оказался. Ну, то есть, процента там десятые доли, но металл такой, что его на Земле поискать еще… а тут — в простом, казалось бы, опии, такое количество… То ли при синтезе этот иридий использовался, как катализатор, то ли еще каким образом он в наркоту попал — непонятно".
— Ваш вывод? — неожиданно вновь перешел на "вы" Голицын, понявший, что говорить о своем неожиданном открытии поручик может часами вовсе не потому, что по природе такой он человек говорливый, а из простого желания ввести постороннего человека в курс дела получше, посвящая в конкретные детали.
— Ох, лучше бы вы не спрашивали, — недовольно поморщился Синельников, открыто уже пренебрегая жандармским этикетом. — Вот я своему начальству выводы сказал, а меня — к вам отправили…
И снова поручик попытался взять паузу и опять ему не удалось перемолчать Голицына. Генерал категорически не желал задавать ненужных, наводящих или риторических вопросов, которые так любит задавать всякое начальство.
— Неземной это опий, — пожав плечами, все-таки высказался поручик. — Кто и как его делал — сказать не берусь, но не на Земле. Или, во всяком случае, не люди. По всему так выходит. И химсостав опия — последняя, можно сказать, капля в подтверждение.
— Значит, неопознанный никем поставщик, небольшой объем наркотиков, их синтетичность…
Голицын так же, как перед этим делал его собеседник, взял паузу, пользуясь своим генеральским положением, ведь не отвечать высокому начальству нельзя.
— …конечно, надо бы проработать потребителей, конечную, так сказать, станцию, — продолжил Синельников. — У нашего Департамента на такое ни сил, ни времени не найдется, а главное, желания с такими людишками разбираться, разве что — ну очень высокие чины среди них будут. Но — сомневаюсь я. А вот в том, что среди потребителей людишки очень и очень странные найдутся — уверен. Ну, это, если, конечно, как следует покопать…
— Значит, мысли о дальнейшем расследовании у тебя есть, остается только набросать план оперативных мероприятий и приступить к выполнению? — пытливо глянул на заерзавшего после таких слов на своем месте поручика Голицын.
— Это… вы меня что ж, к себе в Департамент вербуете? — все-таки решился спросить Синельников после минутного раздумья. — Так я не подхожу к вам… по моральному облику…
Генерал засмеялся, понимая, что хочет сказать жандарм. Среди прочих функций Особый Департамент занимался и внутренней контрразведкой, приглядывая за всеми работниками Жандармского Корпуса. И брать из другого Департамента на службу не раз и не два проштрафившегося по пьяному делу, засидевшегося в поручиках простого оперативника выглядело бы нонсенсом.
— Меня твой моральный облик не волнует, — твердо ответил Голицын. — И тебя я не вербую, и шпионить за своими товарищами не заставляю. Всего лишь — временно прикомандировываю, на период расследования дела о синтетическом опии. Я, поручик, без малого десяток лет в оперативниках прослужил, понимаю, что тебе сейчас легче всех работать по этому делу будет. И — плодотворнее.
Не сдержался все-таки генерал, похвастался перед низшим чином своими заслугами, но получилось, как бы, и по делу.
— … так что — иди сразу во второе отделение, это третья комната по коридору направо, представишься капитану Яшину, он пока там исполняет обязанности начальника. У них сейчас парочка столов свободных найдется. Посидишь до вечера, напишешь план мероприятий, а с утра — снова сюда, решим, что и кто конкретно будет делать по этому плану. Понятно?
— Так точно, ваше превосходительство! — вскочил со своего места уже по-военному и без всякой нарочитости Синельников. — Разрешите исполнять?
— Действуй, поручик, и — особо так ни с кем не советуйся и подробностями дела не делись… у нас это не принято.
"Вот дела-то… из огня, да в полымя, — подумал бывший теперь уже "нарк", шагая через генеральскую приемную на выход. — Эх, не зря говорят по Корпусу, что Голицын — штучка еще та, моментально во всем разбирается… Жаль только, ребята в Департаменте могут не так понять… да это уж не от меня зависит, как поймут, так и поймут… а вот у меня теперь руки-то совсем развязаны, что захочу по делу этому — всё возможно будет, хоть Патриарха допрашивай. Правда, в таких вот случаях говорят не "допрашивай", а "побеседуй", но суть не меняется от названия… Хоть в этом повезло".
И выпроводивший поручика из своего кабинета Голицын размышлял в том же направлении: "Удачно день начался, однако. С хорошего. Синельников этот, если б не пил горькую, давно в майорах ходил бы, есть у него и хватка, и ум. Как он сумел разобраться с опием… вот пусть теперь этот ум на пользу Особого Департамента потрудится…"
— Ваше превосходительство! Дневная почта, — в дверях кабинета вновь возник референт, но в этот раз не задержался надолго.
Мимо него, решительно оттесняя чуть замешкавшегося мужчину, в кабинет прошла совсем молоденькая девчушка лет двадцати, не более, стройненькая, курносая и улыбчивая. Одна из младших секретарей по имени Катерина всё чаще и чаще носила генералу скапливающиеся трижды в день бумаги: шифрограммы, докладные записки, распоряжения руководства, сводки происшествий, обзоры прессы. Чем уж она так влияла на генерала, никто не мог понять, но подружки-сослуживицы, и не только они, приметили, что у Голицына, после появления в его кабинете Катерины, всегда улучшается настроение, и с недавних пор использовали природное обаяние девушки в собственных, не всегда бескорыстных целях.
— Немного сегодня, — сообщила Катерина, выкладывая перед вставшим при её появлении Голицыным папочку с документами.
— И верно… — ответил генерал, рассеянно подхватив бумаги и делая вид, что тут же просматривает их.
Сам же Голицын искоса любовался девушкой, не очень-то хорошо понимая, что же такое на него нашло и почему так приятен каждый визит её в этот кабинет?
— Ваше превосходительство, — скороговоркой выпалила Катерина. — Я с вами посоветоваться хотела…
— Вот как? — сказать, что Голицын удивлен, значило бы не сказать ничего, ведь невольно пользуясь своим обаянием все больше для общественных целей, Катерина ни разу не переступала ту тонкую грань, что отделяла простую работницу секретариата от высокопоставленного чина Жандармского Корпуса, одного из полусотни жандармских генералов. — О чем же?
