Наль Подольский - Возмущение праха

Вопреки своему обычному педантизму, Крот ушел в пять, за час до конца рабочего дня, и вслед за ним стали расходиться лаборанты и техники. Весенний вечер, теплый и солнечный, манил на улицу, так что желание прогуляться с ребенком должно было быть понятным любому человеку, в том числе и охраннику. Впрочем, как мне сказала Полина, о происхождении и даже о факте существования ребенка в Институте почти никто не знал.

Сегодня за малышом присматривала Люся.

— Собери, пожалуйста, на прогулку ребенка. Только слишком сильно не кутай, — рассеянно попросила ее Полина.

Полина, как и Крот, по отношению к Прокопию употребляла только слово «ребенок». Меня это неприятно задевало: ведь он, как-никак, ее сын, хотя конечно, сейчас, глядя на нее, в это было трудно поверить.

— То есть как на прогулку? — Слегка склонив голову, девица уставилась на нас козьим подозрительным взглядом.

— Обыкновенно, — ровным голосом пояснила Полина, — посмотри, какая погода. Я намерена прогуляться с ребенком, а почтенный Крокодил будет обеспечивать мою и его безопасность.

— А мне не менее почтенный Крот приказал не давать его отсюда выносить никому, — проворчала Люся раздраженно, — похоже, наши клички вызывали у нее антипатию, и в этом я ее понимал.

— Послушай, голубушка, — голос Полины стал еще ровнее, и в глазах на месте зрачков возникли черные дырочки, — ты одна из немногих, кто знает, что я — его мать. Так в чем же дело?

— Не давать ни-ко-му, — нагло глядя в глаза Полине, по слогам повторила девица, — он так приказал.

— Какое непонятливое существо, — задумчиво обратилась Полина ко мне, — может, ты попробуешь объяснить?

— Это всегда радостно, когда люди выполняют приказы, — я повернулся к Люсе, — но сейчас приказывать буду я. Сделай, как просила почтеннейшая Агриппина: собери малыша на прогулку, но сильно не кутай.

— Не хватало еще, чтобы вы мне приказывали, — ощерилась она и потянулась к стоящему перед ней телефону.

Сделав резкое короткое движение, я ребром ладони перерубил пополам трубку:

— Не отвлекайся на пустяки. Делай, как тебя просят.

Она прикусила язык и принялась пеленать Прокопия, бормоча:

— Что я скажу профессору?

— Скажешь, что я показал тебе пистолет… Вот он, смотри… Да еще с глушителем, — добавил я, навинчивая глушитель.

Это я сделал уже не ради нее, а на всякий случай: если мы встретили такое сопротивление от сопливой девчонки, то чего можно ждать от охранника, если Крот заранее накрутил ему хвост?

— Он меня все равно уволит, — шмыгнула она носом.

— Если хочешь, для морального комфорта могу привязать тебя к стулу и заклеить рот пластырем.

— Спасибо уж, так перебьюсь, — огрызнулась она, хотя и поглядывая на меня опасливо.

Накануне я предусмотрительно прикарманил ключ от «детской», валявшийся всегда где попало.

— Сиди тихо и будь умницей, — посоветовал я ей перед тем, как запереть дверь снаружи.

С охранником, против ожиданий, никаких проблем не возникло. Несмотря на то что с ним рядом полдня простояла коляска, он, будучи, как видно, непривычен мыслить логически, не сделал вывода о вероятном появлении ребенка и воззрился на Прокопия с изумлением:

— Это еще что?

— Он не что, а кто, — учительским тоном уточнила Полина, — это мой ребенок.

— Я не могу вас с ним пропустить, — решил перестраховаться парень, но без уверенности в своей правоте. Он явно никаких специальных указаний насчет младенца не получал.

— Вы в своем уме? — зло спросила Полина. — Вам известно, кто я?

Не дожидаясь ответа, она подошла к коляске и стала устраивать в ней малыша.

— Вы что, не читали инструкцию? — окрысился я на него. — Пропускной режим на грудных детей не распространяется.

Пока он обдумывал эту сентенцию, мне и самому показавшуюся загадочной, мы удалились.

Провожая меня к автомобилю, Полина была задумчива и хмурилась своим мыслям.

— Я хочу, чтобы ты знал: никаких материнских чувств к этому ребенку у меня нет. Я сделала это, исходя из уважения к чужим для меня, пока еще общечеловеческим представлениям… Деторождение представляется мне актом противоестественным.

— Да, я все понимаю и очень тебе благодарен… Но разве рекомбинация более естественна?

— В ее нынешнем виде — нет. Сейчас она является для человека скачком, катаклизмом. А в идеале рекомбинация должна стать повседневным незаметным процессом, нормой постоянного метаболизма, как питание или гигиена. Ради этого нужно немало еще потрудиться, потому-то мы и стремимся реставрировать в первую очередь великие умы.

Я слушал ее и дивился: ведь полгода назад она рассуждала иначе, а летом, в июне, — совсем по-другому. Ее разум, вся личность без конца деформируются, а в остатке получается неизменно только рабская преданность «Общему делу». Каково это — жить, не имея ничего постоянного, кроме одной-единственной идеи? Это ли не фанатизм?

Когда она кончила говорить, я счел за благо отмолчаться: независимо ни от чего, я испытывал к ней благодарность.

Коляску я оставил в ближайшей парадной, а Прокопия уложил на заднем сиденье, и он тотчас заснул.

Добросовестно попетляв по городу, хотя и так чувствовал, что «хвостов» нет, я добрался до Рыжей, но машину поставил в соседнем дворе.

Перед тем как уснуть после первого в жизни приключения, Прокопий смог наконец познакомиться с полноценной женской грудью, которая понравилась ему не меньше высоконаучного изделия из силикона.

52. ДОКТОР

Города производят фауну вибрионов, бактерий и т. п., борьба с которыми будет несравненно труднее борьбы с мамонтами и мастодонтами, этими исполинами допотопного мира.

Следующим утром я заявился в Институт с миролюбивыми намерениями. На случай если Крот захотел бы со мною собачиться, я приготовился к разговору в ключе: «Мы знаем друг о друге такое, что нам лучше не ссориться». Но, как выяснилось, Полина успела провести с ним воспитательную работу, и он, хотя и с надутой физиономией, общался со мной по-деловому. И вообще вчерашняя история никакого резонанса не имела — ни о существовании ребенка, ни о его похищении не знал практически никто. Кроме, разумеется, Порфирия, который хотя и не обозначил никак свою осведомленность, но знал наверняка все до мельчайших подробностей. А лаборантка Люся, когда я попадал в ее поле зрения, каждый раз провожала меня любопытным и вопросительным взглядом: что же ты, мол, за человек, которому сошла с рук подобная выходка?

Меня беспокоило, что никак не удавалось обнаружить за собой слежку. Порфирий не мог упустить такой детали: не говоря уже о том, что доверять мне без всякого контроля было бы непрофессионально, мало ли в какую передрягу я мог попасть, а он просто обязан обладать полной информацией о моих действиях. Отсюда с неумолимой логикой следовало заключение: значит, кто-то из моего постоянного окружения. Полина отпадала, поскольку ничего не знала о моих делах, с Философом я сейчас крайне редко общался, Джеф был обречен на неподвижность в фотозасаде на Боровой, а Фима — интернирован в своей малогабаритной квартире, и к тому же всегда пьян. Оставался Вася.

Я не стал от него дистанцироваться, а наоборот, таскал его за собой, куда надо и куда не надо, в качестве личного шофера и телохранителя и отпускал только по его просьбам, с видимой неохотой. Постепенно я добился того, что он пользовался любой возможностью, чтобы улизнуть от меня, а я мог, предоставив ему такую возможность, в любую минуту отделаться от него.

Простой и честный Вася оказался прекрасным актером. Он так аккуратно вел свою роль, что в какой-то момент я даже засомневался в моих выводах. Пришлось устроить ему пару немудрящих проверок, дабы убедиться, что он завербован Порфирием… и дай Бог, чтобы только Порфирием.

«Извращенное действие» продолжало пребывать в готовности номер один; уже больше недели их и, соответственно, нас держали в постоянном напряжении. Но всякому ожиданию приходит конец, и настал день, когда люди генерала Чешуйцева оккупировали лаборатории Щепинского и принялись копаться в столах, шкафах и экспериментальных установках в поисках взрывных устройств или вообще чего-нибудь подозрительного, а затем, по заведенному распорядку, остались ночевать в Институте.

Я же провел эту ночь в логове Джефа. Мы по очереди вели наблюдение за надоевшей до отвращения дверью напротив, тускло освещенной уличным фонарем, но не засекли ничего стоящего внимания.

С утра у них жизнь шла своим чередом. Днем проводилась профилактика всех компьютеров, оборудованных нашими «жучками», но после нее компьютеры лаборатории «икс» остались включенными. Далее около них в течение двух часов раздавались голоса Щепинского и его компьютерщика: насколько я мог понять по их репликам, они тестировали программы реанимации. Стало быть, ситуация прояснилась — им предстояла работа с трупом. Магнитную запись их разговоров я оперативно отправил для экспертной оценки к Фиме, и он подтвердил мое мнение, присовокупив, что дефектов в программах обнаружено не было. Значит, как и предсказывал Фима, Щепинский не заметил подмены.